Книга Запах полыни. Повести, рассказы - Саин Муратбеков

— Не бойся, я не кусаюсь, — председатель снова улыбнулся, на этот раз по-доброму и как-то грустно, словно ему стало очень жаль Ажибека.

А тот не любил, когда его жалели. Бывало, посочувствуешь, спросишь его: «Ты почему хромаешь? Упал, да? Пойдем к моей маме, она тебе примочку поставит». А он тебе: «Катись отсюда, пока я тебе самому не выдернул ноги!»

Вот и сейчас Ажибек рассердился и дерзко сказал:

— Ха, чтоб я да боялся каждого встречного? У меня не заячье сердце! Нет уж! А чего мне вас пугаться? Чего? Ну, поколотите, намнете бока, а потом я вырасту и поколочу вас раз в десять сильнее. Вы же тогда будете старым и слабым!

Мы похолодели: ну, сейчас Нугман огреет наглеца камчой, но тот рассмеялся, добродушно ответил:

— Дорогой мой, ты ошибаешься дважды. Во-первых, бить тебя я не собираюсь. Человек не лошадь, его камчой не научишь. Да и с лошадью лучше обходиться без камчи. А во-вторых, когда ты подрастешь, станешь думать совсем по-иному. Да и счеты тебе не с кем будет сводить. Вряд ли я дотяну до этого времени. Мне бы дожить до конца войны. А после и помереть не страшно.

— А как по-вашему, когда она закончится, война? — спросил Ажибек, живо придвигаясь к Нугману.

— Этого никто не знает. Но, наверное, скоро. Наши гонят врага. Тот уже ничего не может поделать. Вышибли мы дух из него!

— Ну, тогда вам невыгодно, чтобы она быстро закончилась, — предположил Батен.

— Это почему же? — удивился Нугман.

— Тогда вы скорее умрете. Вы же сами сказали: закончится война — и тогда сразу помрете.

Все засмеялись, а Ажибек пожаловался Нугману:

— Вот видите! Ну, как еще обращаться с такими глупцами?

— Он меня неправильно понял, — заступился Нугман за смущенного Батена. — Да и если бы все было так, я бы все равно желал скорой победы. Ну что ж, что меня

не будет? Главное — знать, что наступит пора, когда вы избавитесь от чесотки и других болезней. Будете сыты, одеты. А что еще человеку надо, если счастливы дети?

— Если бы мне сказали: мы дадим тебе съесть белого хлеба сколько захочешь, но потом ты умрешь, я бы согласился, даже бы не думал, — бесстрашно сказал Ажибек.

— И сколько бы ты смог съесть хлеба за один раз? — спросил Нугман, подмигивая нам.

— Килограмм!.. Два!.. — азартно воскликнул Ажибек.

— И всего-то?! Ну, ради этого не стоит жертвовать жизнью. Потерпи только месяца полтора. Вот соберем хлеб, тогда приходи ко мне домой. Я попрошу своих женщин, чтобы поставили для тебя полную печь белых булок!

— Полную печь?! Ух ты! — возликовал Ажибек.

— Только у меня к вам, ребята, одна просьба.

— Говорите! Мы все сделаем! И пусть только кто-нибудь попробует отказаться, — пригрозил Ажибек, хотя и знать не знал, о чем поведет речь председатель.

— Бегаете вы по улице целый день, и никому от этого никакой пользы. А между тем война-то идет очень тяжелая. И вы бы смогли помочь вашим отцам и старшим братьям.

— Да нас же никто не пустит на фронт. Скажут: маленькие еще, — пожаловался Батен.

— И правильно скажут, — согласился Нугман. — Но вы можете помочь здесь, в колхозе. Не велика работа — поле от сорняка избавить. А хлеба соберем больше. А соберем хлеба больше — воинов лучше накормим. Легче воевать им будет.

— Лично у меня, — вмешался Ажибек, — теперь никого нет на фронте. Мне некому помогать. А вот у них, — он указал на нас, — у кого отец, у кого брат или дядя. У Каната — Токтар, тоже будущая родня. Но они же об этом не думают. Не отбери у них альчики, будут с утра до вечера играть.

— Есть ли свои на фронте, нет ли — не имеет значения. Все, кто там, за нас воюют, наша родня, — возразил Нугман. — Давайте договоримся, ребята, с завтрашнего утра пусть каждый возьмет по серпу и выйдет полоть сорняки. За это колхоз обязуется кормить вас горячим обедом.

— Каждый день? — не поверил Асет.

— Каждый день мясная похлебка, — уточнил Нугман.

— Тогда пойдем! Ура! — закричали мы все в один голос.

— Значит, договорились? — переспросил Нугман, очень довольный нашим согласием.

— Договорились! Договорились!

— Тогда вашим бригадиром назначаю Ажибека, — сказал председатель, поднимаясь.

Ажибек вовсе заважничал, словно делал нам всем одолжение, ступая по одной с нами земле. А Нугман, точно ему и этого было мало, добавил еще:

— Ну, бригадир, а ты должен вылечить свою чесотку. Возьми сегодня же коня, съезди в больницу в Коныр.

Он начеркал записочку бригадиру Байдалы, распорядился выдать коня и вместе с запиской протянул Ажибеку пятьдесят рублей.

— Купишь себе лекарства.

— Ну, видели, недотепы, как разговаривал со мной председатель? — победно спросил Ажибек, когда Нугман уехал. — Теперь вы должны почитать меня как старшего брата и выполнять все мои приказы. Ты, Кайрат, и ты, Самат, принесете мне в дорогу курта и иримшика. Возьмете дома или у старой Казимы. Сама она, конечно, не даст. Но я видел, что у нее рядом с дверью сушится курт. Можно незаметно стащить. А ты, Канат, ступай с запиской к старику Байдалы, приведешь коня.

Гордясь таким ответственным поручением, я побежал по аулу, размахивая листком, словно знаменем; нашел бригадира Байдалы возле кузницы и вручил записку Нугмана. Старик Байдалы взял записку, повертел ее и так, и этак и вернул мне.

— Ну-ка, прочти. Хочу посмотреть, чему ты научился в школе.

Старик Байдалы не умел читать, но скрывал свой недостаток, хотя о нем знал весь