Книга Запах полыни. Повести, рассказы - Саин Муратбеков

доставляло удовольствие, словно было легче от наших слез.

Самые отчаянные из нас бросались на обидчика с кулаками, но куда там, — Ажибек расправлялся с ними шутя. Кое-кто жаловался на него взрослым. Да некому было дать ему хорошего тумака. В ауле остались старики и женщины, а их Ажибек не боялся. Он легок и скор, как порыв осеннего ветра. Попробуй догони такого шалопая! Он пользовался безнаказанностью и делал с нами все, что хотел.

Мы остерегались Ажибека, играя, то и дело поглядывали по сторонам, и все же в тот день прозевали его. А он, словно ястреб на цыплят, выскочил из-за угла, сгреб все наши альчики и, засунув их в карманы штанов, зашагал по улице, безжалостный и сильный.

Мы побежали за ним, цепляясь за подол его рубахи, умоляя вернуть наши альчики. Ажибек улыбался во весь свой большой губастый рот, обнажая крепкие белые зубы, очень довольный собой, и продолжал победное шествие по улице. Когда же мы ему, в конце концов, надоели, он смазал одному-двум по затылку, с поддельным возмущением произнес:

— Вот привязались! Не дают погулять мирному человеку. Вам что от меня нужно? Альчики? Ах, альчики! — В голову ему пришла новая пакостная мысль. Он сунул руку в карман, извлек один альчик. — И вправду есть альчики. Ну, если так, я, конечно, их должен вернуть. Этот альчик чей?

— Мой! Мой! — обрадованно закричал Самат и потянулся за своей игрушкой.

Ажибек плюнул на альчик и протянул его владельцу. Самат, как обжегшись, отдернул руку, на глаза его навернулись слезы.

— Ах, ты не хочешь взять свой альчик? Он уже тебе надоел? А зачем ты тогда морочил мне голову? Ну уж нет, теперь я заставлю тебя забрать, — притворно возмутился Ажибек и, схватив Самата за шиворот, силой засунул альчик в его карман.

Оскорбленный Самат заревел и побрел домой.

— Иди, иди! Можешь жаловаться хоть самому богу! — закричал ему вслед Ажибек. — Ишь, стоило мне подержать его паршивый альчик, и он уже брезгует им! Слышишь, не смей теперь подходить к ребятам! Ты недостоин их! И вы не вздумайте с ним играть. Если увижу, вздую так, что долго будете помнить!.. А этот чей? — спросил он, достав второй альчик.

— Мой, — осторожно сказал мальчик по имени Батен, его голову только выбрили, и она сияла на солнце.

— Ай, какой у тебя хороший лоб! Как зеркало! Ну-ка, подойди ко мне, я на себя посмотрю, — с притворной лаской позвал его Ажибек.

Когда простодушный Батен, решив, что гроза миновала, приблизился к Ажибеку, тот неожиданно щелкнул его по голове. Дын-дын!

Что было, то было. Мы тогда со смеху чуть не попадали, у Батена повлажнели глаза, но он сдержался, не заплакал, только потер лоб и насильно растянул в улыбке губы, делая вид, будто ему тоже смешно.

— Маладес! — похвалил Ажибек по-русски. — Возьми! — и вернул Батену альчик.

Так он роздал остальные альчики, сопровождая это насмешками, пинками и подзатыльниками. А кое-кому пришлось поползать в пыли, отыскивая брошенный альчик.

Потом Ажибек снял застиранную рубаху, лег животом на траву и приказал:

— Эй вы, недотепы! Что-то спина расчесалась сегодня! А ну-ка сделайте мне «жыбыр-жыбыр»!

«Жыбыр-жыбыр» — недавняя придумка Ажибека. После черной бумаги на его отца с Ажибеком что-то случилось, на него напал сильный зуд, он чесался, раздирая кожу ногтями, так что было страшно смотреть. Видавшие виды взрослые говорили, будто виной тому расстроенные нервы, будто так его потрясла проклятая черная бумага. Словом, Ажибек себе места не находил, драл кожу ногтями до крови. Или вырывал пучок травы и тер им свое тело. Но добраться до спины он, естественно, не мог, вот он и приспособил нас, ребятишек. Это и называлось у него «жыбыр-жыбыр».

Так и сейчас мы нарвали траву и стали чесать его спину, плечи и шею. А он блаженно кряхтел, приговаривал:

— Еще… еще… Немного повыше… пониже…

И мы делали ему «жыбыр-жыбыр», стараясь перещеголять друг друга.

— Маладес… маладес… — похвалил он самых ретивых.

А для нас, казалось, не было большего счастья на свете, чем похвала Ажибека! Мы боялись, страдали от него и вместе с тем обожали за силу и бесстрашие. И кроме того, эта похвала как бы наделяла маленькой властью.

Отмеченный ею, пользуясь покровительством Ажибека, уже сам покрикивал на других. И к месту, и не к месту.

— Ребята, чем вы занимаетесь? — услышали мы будто бы голос с неба и от неожиданности вздрогнули.

Над нами возвышался председатель колхоза Нугман на своем рыжем мерине.

Мы побросали траву, Ажибек не спеша перевернулся и сел, скрестив ноги.

— Чешется все, ну и они сделали мне «жыбыр-жыбыр», — важно пояснил Ажибек.

— «Жыбыр-жыбыр», говоришь? Это интересно, — и я впервые увидел усмешку на губах Нугмана. — А если чесотка у тебя? Ты ведь их заразишь.

— А они что? Святые? Лучше меня? — обиделся Ажибек.

— Нельзя думать только о себе, Ажибек, и жить за счет других. Так все равно свое счастье не построишь. Ты старше этих ребят и потому, наоборот, должен заботиться о них, учить всему хорошему.

— А я и так учу этих недотеп. День и ночь им твержу: уважайте старших! А кто не слушает, того — по шее.

И трудно было понять: всерьез говорит Ажибек или смеется над председателем.

— Не нравятся мне твои рассуждения, парень. «По шее!» Не в ту сторону тянешь. А ну-ка давай поговорим, — предложил Нугман, тяжело слез с коня и сел рядом с Ажибеком.

В этом было что-то необычное, — вечно занятый председатель тратил на нас бесценное время да еще собирался обсуждать наши ребячьи отношения. Ажибек тоже забеспокоился, отсел от Нугмана подальше. На всякий случай.