Книга Пошел купаться Уверлей - Сергей Александрович Высоцкий

отцеплять от удилища микрофон, сматывать провода.

— Вы местный? — спросил Игорь Васильевич.

— С Батова.

— А у меня дача здесь недалеко.

— Знаю. Вы у Амельяновых дом купили. Генерал Корнилов. Почти как Лавр Георгиевич.

— И правда, — Игорь Васильевич подивился осведомленности мужчины. Подумал: «Живу тут, как бирюк, а небось все про меня знают. И этот ловец птичьих голосов! Хорош гусь. Накричал на генерала и радуется. Глаза хитрющие. Даже про Лавра Корнилова наслышан. Я вот его отчества и не помнил. А он знает. Может, учитель?»

Мужчина сложил свою амуницию в сумку, одним ловким ударом превратил длинное и пружинистое углепластиковое удилище в обыкновенную тросточку.

— В Москве на Птичьем рынке покупал. Нашенское. Получше японских. Одиннадцать метров, а как пушинка. «Мастер» называется. — Он улыбнулся: — Теперь можно и закусить. Не хотите разделить компанию? Чем бог послал.

— Не откажусь.

Они сели над обрывом на сухой мягкий мох. Солнце уже припекало вовсю. И мох, и разогретые золотистые стволы сосен, их густая хвоя наполнили воздух густым пьянящим ароматом. Где-то за рекой жгли костер, и к этому аромату примешивался легкий запах дымка.

— Мальчишки балуются, — сказал мужчина. — Как бы лес не подпалили. Такая сушь стоит. — И, вспомнив, что не представился, протянул Корнилову руку: — Борис Федорович! Старший сержант. Войну под Берлином закончил.

— Игорь Васильевич.

Сумка у Бориса Федоровича оказалась бездонной. Он выгреб из нее термос, сверток с бутербродами, пару яиц, алюминиевую кружку. Чуть помедлив, извлек на свет божий плоскую бутылочку с янтарной, похожей на коньяк жидкостью.

— Я, в общем-то, не пью, но когда в лес иду, прихватываю пузырек. Вдруг дождь, гроза… Когда вымокнешь — глоток настойки лучше всякого лекарства.

Корнилов усмехнулся. Дождей не было уже больше месяца. И пока не предвиделось.

— Не рано?

— Да мы по калявочке. Горло промочим. Грех не воспользоваться случаем. Теперь до конца дней буду рассказывать, как с генералом над Оредежем выпивал.

— Да и мне с орнитологами пьянствовать не приходилось.

В пузырьке была водка, настоянная на калгане, а в термосе душистый земляничный чай.

Они сделали по нескольку глотков настойки, а потом, слегка разомлевшие, пили чай: Корнилов — из алюминиевой кружки, Борис Федорович — из пластмассового стаканчика.

Внизу, в Оредеже, время от времени плескалась рыба. Было слышно, как за поворотом реки с шумом купаются дети.

Но вся эта благодать не подействовала на Корнилова умиротворяюще. Волна меланхолии с новой силой накатилась на него. Вот перед ним пожилой человек, наверное, учитель. Пенсионер. Игорь Васильевич внимательно взглянул на собеседника. Прикинул, сколько ему может быть лет: стариком не выглядит, но точно за семьдесят. Уж если войну под Берлином заканчивал! А вот нашел себе дело — голоса птиц записывает, радуется солнечному утру. И, наверное, не мучается от того, что оказался за бортом.

Корнилов знал, что завтра приступ меланхолии пройдет, он опять услышит пение птиц, будет радоваться солнечному деньку или долгожданному теплому дождику, серебристой плотвице, вытянутой из реки. Приедет с дежурства жена, и они вечером пойдут прогуляться по старой дороге на Заречье. Будут восхищаться тем, какие богатые нынче вымахали клевера. Все это будет. Беда заключалась в другом: Корнилов не мог разрешить пустяковый вопрос — когда он был самим собой? В тоске или в радости?

Усилием воли он стряхнул с себя оцепенение и стал прикидывать, как бы ненавязчиво, исподволь затеять с Борисом Федоровичем разговор о пещерах. Ему не хотелось показывать свою заинтересованность. Осведомленность случайного собеседника о том, кто он и где живет, оставляла мало надежды на то, что расспросы останутся секретом для местных жителей. Выручил сам Борис Федорович.

— Редко гуляете в этих местах. Все плотву дергаете у Могильного моста. Да ведь там одна мелочь!

— Зато рядом с дачей. И место красивое.

— Ф-фии! А это разве не красота? — он сделал широкий жест рукой, показывая на реку, на синеющий вдали лес, на береговые кручи. — Недаром тут поблизости Рылеев жил. В Батове.

— И бабушка Набокова.

— И бабушка. А на мызе, в набоковском особняке, перед войной ветеринарный техникум был, я там учился. Теперь уже и фундамента не найти. Все заросло.

— Мальчишки ковыряются, — соврал Корнилов. — Ищут что-то.

— Чего они там могут искать? Гадят только.

— А я слышал, там какие-то пещеры.

— Ничего там нет. Я, когда перед войной учился в техникуме, весь особняк облазил. Любопытным мальчишкой был, — Борис Федорович сказал это с нажимом, как будто Корнилов мог усомниться, что и он когда-то был мальчишкой. — Ничего не нашел, никаких пещер. А дядя мой на водокачке работал, уж он-то все секреты знал. Сказал бы.

— Вы правы. Какие тут могут быть пещеры? Пещеры в горах.

— Да. Гор у нас нет. А пещеры есть. Вам про них недаром говорили. — Борис Федорович явно противоречил самому себе.

— Про пещеры я на рыбалке услышал. Ловил рядом дед старый. Он и сказал.

— Сухонький, в панамке? Дмитрий Дмитриевич! Бывший учитель арифметики. Только как же вы с ним разговорились? Он же глухой, как тетерев.

«Опасный ты собеседник, Борис Федорович! — внутренне усмехнулся Корнилов. — С тобой ухо востро надо держать! Тут же выведешь на чистую воду».

— Нет. Тот был без панамки и не сухонький. Крепыш.

— Бородин, что ли?

— Не знаю. Да и о пещерах он вскользь сказал.

— Когда я перед войной в веттехникуме учился, — всякий раз, начиная с повтора, Борис Федорович добавлял все новую и новую информацию, — то порасспрашивал стариков. Начинались пещеры в Рождествене, в овраге между церковью Рождества и дворцом Рукавишникова. И шли аж до Батова!

— Под Оредежем?

— Не знаю. Сам не лазил. Но до революции мужики красили поросенка краской и пускали в пещеру. И он на следующий день выходил в Батове.

— Зачем поросенка красили?

— Чтобы без обмана. Вдруг подменят.

— А почему пускали поросенка, а не собаку?

— Запускали и собак, да они оттуда пулей вылетали. Метров десять — пятнадцать пройдет нормально. Только рычит. И тут же с визгом назад. А потом ближе чем на километр к пещере не приближается. Вот свинья — животина храбрая.

— Может быть, волки там жили? Или мишка?

— Скажете тоже! В деревне — волки?! Если только двуногие. А вы просто из любопытства спрашиваете или дело какое? — хитрющие глаза Бориса Федоровича так и впились в Корнилова. Игорь Васильевич покачал головой и не смог удержаться от улыбки:

— Ну, Борис Федорович, у вас и хватка! Кто из нас в уголовном розыске служил? А может, вы в годы войны смершевцем были?

— Да нет! Какой СМЕРШ? Царица полей — пехота! Я чувствую, вам про пещеры интересно, поэтому