Книга Огонь и ярость - Лиззи Принс

желудок полон. Честно говоря, принять душ и хорошенько выспаться ночью — звучит невероятно. Я смотрю на кровать, а затем на кусок пола между ней и кухней. Похоже, это уютное местечко для сна Атласа. Я снимаю пальто и вешаю его на крючок с обратной стороны двери.

Прямо сейчас между мной и Атласом происходит странная динамика, и я не знаю, как с этим справиться. У нас не было возможности поговорить с тех пор, как он и Кэт похитили меня. Наш разговор внизу — это максимум, что мы говорили друг другу, что не имело бы отношения к «Подполью» или судьбам мира. Я не спрашивала его, что происходит между нами сейчас.

Я наклоняюсь, чтобы развязать шнурки на ботинках, наблюдая за Атласом сквозь влажные пряди моих волос. Его глаза явно прикованы к моей заднице. Оставив свои ботинки сохнуть в углу, я направляюсь в ванную, по пути останавливаясь, чтобы захватить спортивные штаны.

— Я ненадолго.

Как только я собираюсь закрыть дверь ванной, Атлас зовет: — Рен.

Дверь приоткрыта на несколько дюймов, и я высовываю голову, чтобы посмотреть на него. Он открывает рот, а затем захлопывает его, покачав головой.

— Не важно. Прими душ. — Атлас поворачивается ко мне спиной, подходит к двери и щелкает замком.

Меня так и подмывает долго принимать душ, но я не такая злобная. Никто не хочет принимать холодный душ, когда на улице метель. Я торопливо заканчиваю мыться и торопливо натягиваю одежду, когда выхожу. В ванной пар, но кафельный пол холодный. Спортивные штаны сделаны на гораздо более высокого человека и болтаются у меня в ногах. И все же они слишком обтягивают мою задницу. Толстовка достаточно длинная, и я бы просто спала в ней, если бы у меня было чистое нижнее белье. С другой стороны, на улице достаточно холодно, и я хочу несколько слоев одежды. Крошечная квартирка отапливается, но снаружи дует такой сильный ветер, что, клянусь, он проникает сквозь каждую щель в здании, оставляя холод, с которым невозможно бороться.

Атлас разглядывает мой наряд, пока мы протискиваемся мимо друг друга, чтобы он мог добраться до ванной. — Насчет горячей воды ничего не обещаю, — кричу я, как только он закрывает дверь.

— Холодный душ, наверное, к лучшему.

Я почти не улавливаю его слов, но он недостаточно спокоен. Тепло разливается внизу моего живота. Я раздраженно плюхаюсь на кровать и мысленно ругаю себя за то, что позволила Атласу добраться до меня. Звук душа заставляет меня представить, как вода льется на точеные мышцы Атласа, как капельки стекают по его золотистой коже. Его руки скользят по телу, вниз по прессу, пока он не обхватывает ладонью свой…

Я со стоном сажусь и провожу рукой по лицу. Когда дверь ванной открывается, из — за спины Атласа вырывается пар. Очевидно, он не принимал холодный душ. Кроме того, он, должно быть, невосприимчив к холоду, потому что на нем нет рубашки. На нем пара спортивных штанов, таких же, как у меня, хотя его слишком короткие и немного тесноватые в промежности.

Я сижу на краю кровати, самом дальнем от ванной. Я не залезла под одеяло, хотя у меня замерзли ноги. По какой — то причине я чувствовала, что мне нужно подождать, пока Атлас закончит в ванной, чтобы сначала обсудить наши условия сна на ночь.

Словно прочитав мои мысли, Атлас пригвождает меня своим холодным взглядом. — Надеюсь, ты не думаешь, что я собираюсь предложить тебе спать на полу.

— Это не какой — нибудь любовный роман, где нам приходится делить одну кровать. Ты можешь спать на полу. — Я бросаю в него подушку и готовлюсь стянуть один слой одеял.

— Там холодно. — Атлас бросает подушку обратно на кровать и упирает руки в бедра. Его слишком маленькие спортивные штаны низко сидят на бедрах, и, боже милостивый, это сказывается на моей силе воли.

— Для этого и предназначено одеяло.

— Давай вести себя как взрослые.

— Я читала уже такую книгу. Мы засыпаем, разделенные подушкой, и я просыпаюсь с твоим стояком, толкающимся в мою задницу. — Я, наконец, снимаю с кровати верхнее одеяло. Оно немного тонковато для такого холода, но он может надеть толстовку.

— Это классная задница. Расскажи мне подробнее об этой книге.

Я швыряю одеяло ему в лицо. — Я бы хотела как следует выспаться ночью, а то, что ты будешь распускать свои руки, мне только будет мешать. — Я пожимаю плечами, как будто сон рядом с ним всю ночь не заставляет мой живот трепетать от бабочек. Он также не дал мне никаких оснований думать, что сможет пощупать меня посреди ночи, но я потеряла всякое здравомыслие. Это из — за этого проклятого v — образного изгиба его косых мышц у меня помутился рассудок.

Атлас усмехается, расправляя одеяло, которое я сняла, и укладывая его обратно на кровать. — На полу буквально нет места, чтобы лечь. Я взрослый, ты взрослая. Ты хочешь сказать, что мы не можем делить постель и оставаться на своих сторонах?

— У меня есть сомнения. — Это я. Я та, в ком сомневаюсь.

Атлас ухмыляется мне, откидывая одеяло со своей стороны кровати. — Это потому, что тебе нравится обниматься во сне? Я не оттолкну тебя, ты же знаешь.

Я изумленно смотрю на него. В его глазах мелькает искорка. Он флиртует? Что происходит прямо сейчас? Я жеманно улыбаюсь. — Я бы предпочла прижаться к дикобразу.

— Я думаю, мы оба знаем, что если кто — то и будет распускать руки, то это не я. — Атлас проскальзывает под одеяла, а затем очень осторожно кладет подушку на середину кровати. — Мы просто оставим это здесь, чтобы защитить твою добродетель, хорошо?

Атлас ухмыляется мне, его рот открывается, чтобы отпустить еще какую — нибудь странную шутку в мой адрес. Я поднимаю руку. — Нет. Хватит. Я не знаю, чего ты от меня еще ожидаешь. Давай просто немного поспим.

Атлас посасывает нижнюю губу, а его рука проводит по рельефному прессу, доказывающему, что он полубог. Я издаю звук отвращения и выключаю свет, прежде чем откинуть одеяло и забраться в постель.

Меня бесит, что я не могу понять, каковы, черт возьми, его намерения. Он издевается надо мной? Играет ли он в игру, как с Эйлой Лонг во время нашего первого испытания, и включает ли харизму? Хотя он больше поддразнивает, чем пытается очаровать меня. Я чувствую, что надо мной смеются, и бабочки в моем животе опускаются, как маленькие свинцовые гирьки, превращаясь в узел беспокойства.

Я перекатываюсь на бок,