Книга Пьесы. Статьи - Леон Кручковский

было несчастное лицо!

З о н н е н б р у х (негромко, сдерживая раздражение). Ты хорошо знаешь, Берта, я не хочу иметь ничего общего со всем этим, ничего общего. Ни с тем, что они там делают, ни с тем, что они оттуда привозят. Ничего общего, понимаешь, Берта?

Б е р т а. Перестань! Противно слушать, что ты говоришь! В лучшем случае это можно назвать чудачеством и педантизмом.

З о н н е н б р у х. Я честный немец, Берта. Может быть, Рут не отдает себе отчета в этих вещах, у нее были, конечно, самые лучшие намерения, тем не менее мне очень неприятно.

Б е р т а. Тебе неприятно все, чем живет сегодня каждый истинный немец. Все, во что мы верим и что любим. Нет, не будем лучше говорить об этом. Пей кофе, Вальтер, он, наверно, уже остыл.

Р у т  возвращается с бутылкой ликера, молча наливает в рюмку.

(Говорит из-за газеты.) Подумать только, Вальтер, что сегодня ты празднуешь тридцатилетие своей деятельности, которая принесла тебе признание и уважение всей Германии! Боже, что было бы, если бы твои мысли стали известны людям!

З о н н е н б р у х. Я держу свои мысли исключительно для себя.

Б е р т а. Спасибо хоть за это! Было бы еще лучше, если бы ты не поверял их даже нам, своим близким.

З о н н е н б р у х. Я делаю это очень редко — и никогда из внутреннего побуждения. Я привык довольствоваться обществом самого себя. Оставьте меня в покое.

Р у т. Ты мне не нравишься, папа. (Целует его.) Ты по-прежнему очарователен, но с каждым днем все больше ворчишь на весь свет.

З о н н е н б р у х. Что поделаешь, дитя мое, если свет с каждым днем становится все хуже. (С ударением.) Кому это знать, как не тебе. Что ни говори, а во Франции, кроме коньяка, ты видела и кое-что другое.

Р у т. Я, отец, вижу только то, что хочу видеть. Остальное меня не касается. (Немного погодя, словно борясь с собою.) Ах, ты не знаешь, какой яркой может быть теперь жизнь! Какой яркой!

З о н н е н б р у х (пристально вглядываясь в нее). Все вы точно насекомые; красивые и жестокие насекомые!

Р у т (нервно смеется). Не говори обо мне во множественном числе. Я хочу жить, отвечая только за себя.

Лизель внезапно встает с кресла, выходит на середину холла, смотрит на Рут. Заметив это, Рут смотрит ей в глаза. Лизель отворачивается, медленно идет к двери столовой.

Р у т (быстро бежит за ней, хватает за руку). Лизель, прости меня. Я забыла, что ты здесь.

Л и з е л ь. Ты забываешь не только об этом. (Не глядя на нее, уходит.)

Общее молчание.

З о н н е н б р у х. Бедняжка Лизель! Мне иногда думается, что мы забываем об ее ужасном горе и слишком мало считаемся с нею.

Рут отходит в глубь холла и, остановившись у двери террасы, смотрит в сад.

Б е р т а. Что же мы можем сделать? Она должна найти силы в себе самой. Тысячи немецких женщин переживают сегодня то же самое. (Помолчав.) Нелегко было и мне примириться со смертью Эрика, хотя он и погиб на поле славы…

З о н н е н б р у х. Лизель потеряла не только Эрика: детей, дом — все. Не знаю, заметила ли ты, какие у нее глаза. Безумные от ненависти.

Б е р т а. Это хорошо. Она должна ненавидеть.

З о н н е н б р у х. Как тебе кажется — кого?

Б е р т а. Наших врагов, разумеется. Тех, кто убил ее мужа под Сталинградом, и тех, кто бросил бомбы на ее дом и детей.

З о н н е н б р у х (встает, расстроенный, оглядывается вокруг). Так. Ну что же? (Смотрит на часы.) У нас еще есть полчаса. Рут, не пройдешь ли ты со мной в сад?

Из передней входит  А н т о н и й.

А н т о н и й. Герр профессор, я хотел напомнить, что у меня уже целый час сидит Гоппе. Герр профессор обещал принять его на минутку.

З о н н е н б р у х. Верно! Еще этот Гоппе. Хорошо, просите его, Антоний.

А н т о н и й  уходит.

Р у т. Кто это такой — Гоппе?

З о н н е н б р у х. Старый служащий моего института. Теперь, увы, служит другим делам. Живет яркой жизнью где-то на Востоке…

Рут пожимает плечами, хочет уйти.

Б е р т а. Рут, дорогая моя, надо бы уже затемниться и зажечь свет.

Р у т  задергивает плотную, темную штору на дверях, зажигает большую люстру, затем уходит по лестнице наверх. Входит  Г о п п е, ведет за руку тринадцатилетнего мальчика.

Г о п п е. Я только на пять минут… пришел проведать Антония, поболтали мы с ним часок, но, если герр профессор позволит… Боже мой! Какое это счастье — видеть профессора в добром здоровье… Гейни, поклонись хорошенько! (В сторону Берты.) Добрый вечер, фрау.

З о н н е н б р у х. Я очень рад, дорогой Гоппе, что мне удалось выхлопотать для вас несколько дней отпуска, я особо просил об этом ректора. А ваш сынок, вижу, становится все больше похожим на вас. Это хорошо, у порядочных людей и дети должны быть похожи на родителей.

Г о п п е. Мы делаем все, что возможно, герр профессор. По правде говоря, мне хотелось только пожать руку профессору. Разумеется, я буду на торжестве в университете, но, наверно, где-нибудь в последних рядах. Таким, как я, трудно будет пробраться поближе к профессору.

З о н н е н б р у х. Ну что, Берта, узнаешь его? Мне кажется, Гоппе, этот мундир вам не к лицу… Что это за мундир, Гоппе, — пехота, интендантство?

Г о п п е. Жандармерия, герр профессор.

З о н н е н б р у х. А! Жандармерия… (Пристально смотрит на Гоппе. Помолчав.) Почему вы не переоделись, идя сюда?

Г о п п е. Инструкция, герр профессор…

З о н н е н б р у х. Инструкция? (Кивает головой, пауза.) Впрочем, это не имеет значения. Садитесь, пожалуйста. Думаю, что не откажетесь от рюмки орехового ликера? (Наливает.)

Б е р т а. Можно узнать, Гоппе, из какой части Европы вы прибыли?

Г о п п е. Это не является тайной. С Востока, из генерал-губернаторства.

З о н н е н б р у х. И что же вы там делаете, Гоппе, в этом генерал-губернаторстве?

Г о п п е. Служу, герр профессор, ничего интересного. Не стоит и рассказывать.

З о н н е н б р у х. У порядочного человека всегда есть что рассказать о деле, которым он занимается.

Б е р т а. Это так просто, Вальтер: он работает для победы нашего народа.

Г о п п е. (торопливо). Вот именно! Совершенно верно!

З о н н е н б р у х (с ударением). Но мне хотелось бы знать, что это за работа. У вас, Гоппе, лично у вас.

Г о п п е (под пристальным взглядом Зонненбруха, тихо). Если герр профессор хочет знать правду, то скажу, что порядочным людям там искать нечего… (Все более смущаясь.) Порядочные люди должны сидеть дома, с женой, с детьми.

Б е р т а. Мне кажется, Вальтер, что твои вопросы не совсем уместны. Жена и дети, герр Гоппе, живут не на луне, их судьба, их будущее связано с судьбами и будущностью Германии.

Г о п п е (сбитый с толку). Ваша правда, я это понимаю…

З о н н е н б р у х. Во всяком случае, мой дорогой Гоппе, надеюсь, что ваши руки совершенно чисты — вот как мои!

Г о п п е. На службе этого никогда