Книга Солнечная ночь - Нодар Владимирович Думбадзе

Писал, что он хочет учиться, работать. Тысячу писем написал он! Никто ему не поверил, никто его не выслушал! Тогда он убежал, пришел ко мне, доверился мне и попросил помощи...

— Дальше? — спросил Давид.

— Дальше... Я, кроме Абибо, никого не знал. Пошел к нему, на коленях умолял поверить Тавере, не дать ему погибнуть. Он обещал помочь. И вот Таверу арестовали... Потом я пошел к Абибо. Его не было дома, или же был, но скрылся. Зачем ему скрываться, если он честный человек? Все равно я убью его.

Ректор долго молчал, водя карандашом в блокноте. Потом вдруг спросил, глядя в упор на меня:

— Ты веришь своему Тавере?

— Верю!

— Учиться, говоришь, хочет?

— Хочет!

— Сколько ему осталось?..

— Четыре года. Он говорит, что за четыре года кончится жизнь...

— За четыре года жизнь не кончается...

— Для него кончится!

— Как фамилия этого Таверы?

— Корсавели Тавера. То есть не Тавера, а Рамаз. Рамаз Корсавелн. Таверой мы его называли в школе.

— Рамаз Корсавелн, — ректор записал в блокноте. — А ты на каком курсе?

— На четвертом.

— Как ом учится? — обратился ректор к Давиду.

— Учится, — ответил тот с улыбкой.

— А что он за человек?

— Вот такой, каким видите...

— Это, конечно, хорошо — любить и верить друзьям. Но довериться можно не каждому. Слышишь, парень?

— Тавере можно.

— Если твой Тавера действительно хотел учиться и жить по-человечески, потерпел бы еще немного. Побег из тюрьмы — преступление. Ты это понимаешь?

— Понимаю.

— Теперь ступай в свою группу и не смей больше скандалить! Учись хорошо и думай о своих делах! Тавера сам о себе позаботится...

Ректор встал. За ним поднялся Давид. Встал и я, взглянул на лежавший на столе блокнот ректора. На листке красным карандашом был нарисован красивый ослик с печальными глазами и опущенными ушами. Под осликом крупными буквами было написано: «Рамаз Корсавели (Тавера)», а в нижнем углу — непонятные цифры: «233».

— До свидания! — сказал я.

— До свидания! — ответил ректор.

Я направился к двери. Давид последовал за мной.

— Давид, останься, пожалуйста! — сказал ректор.

Я тихо прикрыл за собой дверь.

— Ну что? Какое у него настроение? — подбежал ко мне какой-то студент.

— Не заходи, убьет! — предупредил я и вышел из приемной, спустился во двор и уселся па скамейке под плакучей ивой.

...Университет напоминает огромный улей. Перед ним всегда роятся пчелы — трудолюбивые рабочие пчелы и трутни — бездельники. Через широкую орнаментированную дверь непрерывно движется пчелиный поток — туда и обратно, туда и обратно. В дверях, точно как в улье, стоят грозные стражи с красными повязками на рукаве. Они придирчиво проверяют документы у каждого входящего. Студенту без удостоверения вход в улей запрещен! Временами появляются уважаемые всеми пчелы — матки. Это наши лекторы. Сторожа встречают их почтительным поклоном. Они, в свою очередь, так же почтительно снимают шляпы и входят в дверь, словно в божий храм, низко склонив голову... Там, внутри улья, ровными симметричными рядами выстроились клетки-соты — аудитории, кабинеты, лаборатории. Да, наш университет действительно напоминает полный меду улей — жилище богов. Какое это счастье — жить в таком улье, чувствовать себя маленькой трудолюбивой рабочей пчелкой!.

ГАЛАКТИОН 

Кто-то подошел ко мне и легонько ударил по колену.

— А, Гурам...

— О чем задумался?

— Да так...

— А все же?

— Был у ректора. Вызвал по поводу этой истории с Абибо.

— Он узнал?!

— Все!

— И что же?

— Рассказал ему все, как было. Всю правду.

— Что он сказал?

— Ступай, говорит, займись своим делом. Записал имя и фамилию Таверы.

— К чему бы это?

— Не знаю.

— Ладно, пойдем посидим где-нибудь, расскажешь все по порядку!

...В летнем саду «Интуриста» свободных кабин не оказалось. Мы заняли столик у бассейна и попросили пива. Справа от нас, в углу, за столом сидел пожилой широкоплечий мужчина. Спина его — сильная, сутулая — показалась мне знакомой. Мужчина медленно тянул из стакана вино. Когда официант подал нам пиво, он постучал ножом по тарелке, обернулся к нам и окликнул официанта:

— Дружок, долго еще прикажешь ждать тебя?

— Сейчас, сейчас! Я не крылатый! Вас миллион, а я один! — огрызнулся официант.

— Гурам! — прошептал я. — Взгляни на него!

— На кого?

— На Галактиона!

Гурам быстро повернулся, но Галактион уже сидел в прежней позе — спиной к нам.

— Подай сперва ему! — сказал я официанту.

— Слушай, дорогой, ты закажи для себя, а о других позабочусь я сам!

Мы заказали и попросили официанта подать все на стол Галактиона.

— Пойдем, Гурам?

— А вдруг обидится...

— Почему же? Подойдем, побеседуем.

— Пошли!

Галактион удивленно взглянул на нас.

— Галактион Васильевич, разрешите за ваш стол! — проговорил я, сгорая от стыда.

— А что, дружок, нет свободных столов?

— Мы... мы хотим с вами, — выдавил Гурам.

— Пожалуйста, присаживайтесь! — пригласил нас Галактион. Мы сели. Наступило долгое неловкое молчание.

— Кто вы, молодые люди? — спросил Галактион.

— Студенты, Галактион Васильевич, — ответил я.

— Учитесь?

— Учимся.

— Хорошо! Отлично! Замечательно! — воскликнул Галактион, протягивая руку к бутылке. Потом вдруг забеспокоился, встал, взял с соседнего стола два стакана и поставил перед нами. — Пьете?

— Пьем.

— Значит, вы знаете меня? — улыбнулся Галактион и стал разливать вино.

— Кто же вас не знает, Галактион Васильевич!

— Да вот, наш официант не знает и знать не хочет! Смотрит на меня битый час — и не узнает!

Официант подал три бутылки вина, сыр, салат, холодную говядину.

— Не узнаешь меня, дружок? — обратился к нему Галактион.

— Как же! Вы частенько к нам заглядываете!

— На кого же, по-твоему, я похож?

— Хе-хе, на священника! — хихикнул официант, глядя на пышную бороду Галактиона.

— Молодец, дружок, угадал!

Официант ушел. Галактион покачал головой.

— Видали? «На священника»! Ну, а вы, как вы думаете, на кого