Книга Леди, которая любила готовить - Екатерина Лесина

— Пошли-ка мы отсюда, — Демьян дал коню шенкелей, и тот прибавил шагу, верно, тоже место не понравилось. Уж больно хрупкою, узкою выглядела тропа.

Заскользили, зашуршали камни, скатываясь вниз. А берег поднимался выше и выше, становясь все более отвесным. Скала же слева подпирала да так, что, того и гляди вовсе исчезнет тропка.

— Погоди, — Демьян придержал коня и спешился. Как-то так было спокойнее. Жеребчик тихонько заржал, попытался дотянуться губами до руки. — Не шали…

…сухой звук выстрела разорвал тишину.

Не испугал.

Удивил.

Сперва Демьян даже не понял, что это выстрел, только конь вдруг попятился, тряся головой мелко и часто. А в выпуклых лиловых глазах его появился страх.

— Тише, хороший мой, тише… — Демьян потянул повод, заставляя животное сделать шаг. — Все хорошо. Слушай, что я говорю… слушай…

Будь он в силе, набросил бы заклятье успокаивающее.

Второй выстрел прозвучал громче, злее. И конь взвился на дыбы, выворачивая руку, почти скидывая с обрыва. Заколотили в воздухе копыта, и Демьян только сумел, что выпустить повод, да, упав на землю, откатиться. Ноги едва не соскользнули со скалы, только камни посыпались веселее.

А конь завизжал.

И полетел, едва не смявши Демьяна. Грохнули подковы о камень, высекая искру, мелькнул в воздухе повод, да Демьян сдержался: в этаком месте животное не успокоить. Бог даст, уцелеет, а там и на конюшню вернется. Не помял и хорошо.

Сам же он, поднявшись, отряхнувшись кое-как, припал к стене.

Прислушался.

Тихо.

Море внизу ворочается. Шелестит ветер, перебирая вересковые пряди. Кружат голову ароматы. И только надрывается, тинькает внизу пичуга, то ли на судьбу жалуясь, то ли сама по себе.

Демьян тихонечко сдвинулся с места.

Сжалось сердце.

Вот тебе и съездил покататься… и что это было? Еще шаг. И один… дерево склонилось над тропой, расправивши ветви. И в тенях его почудилась одна лишняя, что мелькнула и исчезла.

С чего бы?

Если стрелок и вправду Демьяна выцеливал, сейчас самое время. Он стоит, что мишень в тире, стреляй, добивай. Амулет… пальцы нащупали запонку, запоздало раскрывая купол. Пулю, может, и не удержит, но всяко отклонит. Только… нет, в окрестностях было тихо, спокойно даже. И это спокойствие заставляло усомниться, что Демьян и вправду выстрел слышал. Может, треснула просто ветка под копытом или камень раскололся от жары с этаким громким звуком, или еще что произошло. Демьян мотнул головой.

Нет уж.

Он точно знает, что слышал выстрелы. Вот только… поглядевши наверх, Демьян вынужден был признать, что скала в этом месте над тропой нависает, а потому выцеливать здесь кого-то — не самая удачная затея. Были по пути куда более пригодные для стрелковой засады места.

Тогда…

Или может, не в него стреляли?

А в кого?

В тетерева? В глухаря? По бутылкам? Хотя… нет, если бы по бутылкам, то пальба бы не прекратилась. Значит, охотники?

Он заставил себя убрать руки от стены. А дрожат… и сердце нехорошо колотится, серьга же в ухе, на которую Демьян изо всех сил старался не обращать внимания, весьма ощутимо нагрелась.

Ничего.

Надо идти. Убраться с этой тропы… шаг и еще. И третий дался почти легко. Голова кружилась, что нехорошо, и Демьян шел, придерживаясь руками за стену, стараясь лишний раз не глядеть вниз, только не слишком-то получалось.

Но тропа вдруг, словно сжалившись, стала шире, а после и вовсе вывела к небольшой полянке, посеред которой возвышалась кривобокая сосна.

От и ладно.

Надо немного посидеть.

Перевести дыхание.

Демьян и сел, прямо на землю, прислонился к старому дереву, что зашелестело, успокаивая. Он очень надеялся, что жеребчик уцелел и добрался до конюшни. И что паники на этой конюшне не случится. А… может, на то и расчет был? Испугать коня, чтобы скинул он всадника. А свались Демьян с тропы, шансов выжить у него было немного. Берег скалистый, море неглубокое. Расшибся бы.

И что в итоге?

Несчастный случай?

Хотя… разве нужен освободителям несчастный случай? Они-то привыкли свои казни с пафосом обставлять, так, чтобы ни у кого и тени сомнений не возникло, что не сам по себе человек умер, а был убит по приговору партии. И получается… не в каждой темной комнате кошка живет, так любил говаривать любимый наставник. Может, это аккурат тот случай?

Сердце успокаивалось.

А Демьян думал, куда ему дальше идти. Возвращаться? А ехал он прилично, и возвращение не один час займет. Или дальше по тропе? Куда-то да выведет, там, глядишь, если не лошадью разжиться выйдет, то хоть кого-то нанять, чтобы отвезли.

На ветку села сорока и затрещала, громко, недовольно, словно подгоняя человека, которому вздумалось присутствием своим нарушать местный покой.

Демьян потрогал серьгу.

Гореть она перестала, а вот ухо оттягивала вполне чувствительно.

Демьян поднялся.

Огляделся.

Тишина и спокойствие, только сорока трещит на разные голоса, поторапливая. А рукоять револьвера ласкается к коже. Оно, конечно, не дело с револьверами гулять, но так оно спокойнее будет. Что ж, сколько ни сиди, а ничего-то не высидишь.

Идти придется.

Тропа поднималась, пока не вывела на широкое плато, поросшее все тем же вереском, который хрустел под ногами. Над вереском кружились пчелы, пахло диким медом, и запах этот будто бы убеждал, что в месте столь мирном ничего-то серьезного произойти не может.

Стреляли?

Случается. Всякие конфузы бывают. А что уж там Демьян себе надумал, то его личное дело. А тропа вильнула и пошла вниз, к морю. Спуск вышел пологим, хотя и идти пришлось долго. Несколько раз Демьян останавливался, переводя дух и просто прислушиваясь к тому, что вокруг происходит. Но ничего-то подозрительного вновь не увидел, разве что отпечатки конских копыт, которые скорее обрадовали: было бы жаль, если б жеребчик с обрыва сверзся.

Морской берег показался тонкою лентой, пролегшей меж сосняка и воды. Сизая галька укрывала его плотным ковром. Пахло водорослями, сыростью, мокрым деревом. Из воды то тут, то там поднимались горбы седых валунов. Место было очевидно диким, но вот отнюдь не пустынным.

У самой воды стоял конь.

И не тот крепкий, но мешаных коней жеребчик, которого Демьян упустил. Этот зверь мышастой масти предков имел явно благородных. От них и получил гладкую, какую-то будто морем выглаженную стать. Тонкие ноги с аккуратными узлами колен, гнутую шею, на которой сидела аккуратная изящная голова. Грива его, издали глядевшаяся седой, опускалась едва ли не до самых колен.