Книга Женщина во тьме - Ванесса Сэвидж

– Сегодняшний вечер был для меня очень важен, – говорит муж. Меня снова выворачивает одной желчью. – Я столько рассказывал Дэвиду об этом доме и так хотел позвать их не в паршивый дешевый ресторан, а сюда, показать, что плевал я на их чертово повышение.

– Ты был знаком с Джоном Эвансом? – шепчу я.

На мгновение рука Патрик сильнее стягивает мне волосы.

– Сара, прекрати! Оставь это, – говорит он, ослабив хватку и протягивая мне полотенце.

Беру его трясущимися руками, споласкиваю лицо водой и, вытираясь, смотрю в зеркало, на отражение Патрика – на человека, который кажется мне совсем чужим.

– Я хотел извиниться. Эти кальмары, – говорит он, уже выходя из ванной. – У меня совсем вылетело из головы. Я тоже иногда могу что-нибудь забыть.

* * *

Не было лучшего места для всяческих тайников, чем этот дом. Мой – новый и безликий, а здесь сокровища можно было прятать и в широких трещинах стен, и под сломанными половицами, и в отверстиях, которые словно нарочно проделали в штукатурке. Когда мы были маленькими, то прятали игрушки и сладости. Когда стали старше, хранили там записки и фотографии, тексты песен и плохие стихи, а еще ворованные сигареты, которые там и высыхали, потому что никто из нас даже не пробовал курить. Однажды в тайном хранилище оказалась пара бледно-розовых трусиков Крисси. Дело было в школе. Сначала она вздернула юбку, чтобы ты их увидел, потом вышла и, вернувшись с розовым комком в руке, сунула его тебе в карман и убежала. Ты спрятал это сокровище в самом секретном месте, но не знал, что с ним делать – ни тогда, ни позже. Тебе едва исполнилось тринадцать, а Крисси была старше. Ты не понимал, зачем она положила тебе в карман эту деталь нижнего белья, но догадывался: это какой-то знак: девочка предлагала тебе нечто бесценное.

Глава 15

Сара

На следующее утро раздается стук в дверь. Думаю, что это Анна, но на пороге – с парой пинеток в руках – стоит Бен.

– Извините, это не ваши? – спрашивает он. – Проходил мимо, заметил башмачки и подумал, вдруг их потеряли вы. Кажется, дождь собирается, не хочу, чтобы они намокли, – подняв глаза к небу, добавляет нежданный гость.

Смотрю на ботиночки. Очень похожие были когда-то у Миа: из кремового атласа с бархатной отделкой и длинными шелковыми лентами-завязками. Эти же перепачканы грязью, края лент обтрепаны.

– Лежали на ступеньках, – объясняет Бен.

Оборачиваюсь и бросаю взгляд на стоящий в холле шкаф, куда я положила найденную перед дверью раковину. Вспоминаю, что Анна считает Бена чудаком, и удивляюсь: не слишком ли часто он «проходит мимо»? Честно говоря, в том направлении ничего нет.

– Не мои, – отвечаю. – Наверное, кто-нибудь оставил здесь ради шутки.

– Ради шутки? – Бен держит башмачки за шелковые ленты.

– Давайте я выброшу, – говорю, но брать ботиночки в руки не спешу. Неправильно это – выбрасывать пинетки в ведро с картофельными очистками. Видно, что крошечную обувь много и с удовольствием носили.

– Когда буду уходить, я сам положу их в ваш мусорный бак. А с вами все в порядке? – вдруг спрашивает Бен. – Вы очень бледная.

– Ничего. Пустяки. Последствия от несвежих морепродуктов.

Ночью я не сомкнула глаз: и мутило, и не давали покоя ужасные мысли. Сегодня от белой таблетки я не отказалась, и меня устраивает заторможенность, которая возникает после приема пилюли. Однако я не собираюсь рассказывать ни об антидепрессантах, ни о кальмарах, ни о Патрике.

Прикрываю дверь, однако Бен не двигается с места.

– На самом деле я… Я не просто шел мимо.

Упираюсь рукой в дверную раму, опасаюсь, что он – со своими странностями и чудачествами, о которых говорила Анна, – войдет в дом. Лучше бы я вообще не открывала. Когда Бен приглашал меня на обед, не надо было с ним кокетничать.

– Один художник переносит выставку на более поздний срок, и я хотел спросить, не согласитесь ли вы представить свои работы в следующем месяце. Мы напечатаем плакаты, проспекты и, надеюсь, привлечем к ней внимание.

Чтобы подавить приступ паники, прижимаю руки к животу.

– Я не могу. У меня мало картин. У меня… Как я за один месяц подготовлю целую выставку?

– А вы не заглянете в галерею? Там… Там как раз есть то, что вам поможет.

* * *

Бен уходит. Оглядываюсь по сторонам: что-то здесь не так, что-то изменилось. Восклицательный знак, что я расчистила на стекле, почти не виден, но рядом появился второй. Он меньше, не такой заметный, и все же это еще одна прочерченная по соляной корке линия. На клумбе валяются маленькие белые камешки – раньше их здесь не было. Они так похожи на мои таблетки, что я даже проверяю сумку: вдруг случайно вместо семян я посеяла пилюли? Но пузырек полный, и, приглядевшись, понимаю: на земле рассыпаны не камешки и не семена. Это крошечные обломки раковины, а рядом с ними, прямо под новой меткой на стекле, – чей-то след.

Глотаю очередную таблетку и не могу избавиться от мысли, что мои пилюли – настоящие семена. Они пустят корни, заполнят меня чем-то гадким, и я все просплю: мой восклицательный знак на стекле, зарастая солью, исчезнет, а новые картины для выставки так и останутся ненаписанными. Достаю из сумки пузырек, отвинчиваю крышку. Не обращая внимания на грязь, не думая о том, что испачкаю джинсы, опускаюсь на колени. Голыми руками, проковыряв среди ракушечных осколков несколько ямок, раскладываю в них пилюли и, заметая следы, старательно разравниваю поверх белых крошек и отпечатка чьей-то ноги мокрую землю.

В поисках мятных драже роюсь в карманах дочери. У нее всегда есть «Тик-Так», одна-две коробочки. Мятные конфетки крупнее моих, но в бутылочке, на расстоянии, их не отличишь.

Я как раз завинчиваю крышку, когда появляется Патрик.

– Пьешь лекарство? Хорошая девочка.

Я киваю. Сердце выпрыгивает из груди. Изо всех сил стараюсь унять дрожь. Только бы Патрик не заметил, что меня трясет. Рука, сжимающая пузырек, болит от напряжения. Под ногтями еще осталась грязь – не смогла отмыть пальцы дочиста. Если Патрик спросит, скажу, что сеяла цветы.

Никогда не умела врать. Если скажу Патрику, что не хочу принимать пилюли, он пошлет меня к доктору. Тот заглянет в историю болезни, почитает и отменять лекарство не позволит. Так что учусь притворяться – вытряхиваю на ладонь драже и кладу его в рот.

Убираю «лекарство» в сумку и отворачиваюсь. Сводит плечи, волосы становятся мокрыми от пота. Вдруг Патрик обнимет меня и по запаху мяты догадается, что я лгу? Муж подходит сзади, обнимает за плечи, целует в макушку. Поворачиваюсь к нему лицом. Теперь Патрик гладит меня по спине. Он гораздо выше меня, у него сильные руки. Раньше мне это нравилось – в его объятиях я чувствовала себя в безопасности, а сейчас трудно дышать. Пытаюсь ослабить хватку, но Патрик сжимает меня еще крепче.