Книга Охотник на шпионов - Владислав Морозов

– Ого. Уважаю. Хотя, по-моему, должность у него все-таки не того масштаба, чтобы таскать человека в Большой Дом.

– Он еще в Гражданскую орден боевого Красного Знамени получил…

Ну да, для выдумщиков из НКВД тут получалось весьма интересное сочетание. Если он преподаватель, значит, звание у него должно быть где-то на уровне капраз-капдва, да еще и орден, который он на Балтфлоте, видимо, получил в первой если не десятке, то точно двадцатке. А в 1930-е годы заслуги времен Гражданской войны были уже не индульгенцией, а скорее наоборот – компроматом и поводом для лишнего спроса.

– Неслабо, – согласился я. – И за что такая честь?

– 4 июня 1919 г., в Копорском заливе, будучи старшим механиком эсминца «Азард», участвовал в потоплении английской подводной лодки L‐55. А вообще отец – потомственный инженер-кораблестроитель.

Это был известный боевой эпизод периода «зари красного Балтфлота», поскольку ту британскую подлодку подняли, отмыли от ила, изучили, восстановили, и потом она долго служила в том же КБФ. Правда, поскольку реально L‐55 подорвалась на своем же минном поле, участие «Азарда» в ее потоплении представляется специалистам ну очень сомнительным. Однако ордена участникам сей «виктории» вручили самые что ни на есть настоящие.

– А вы, товарищ младший сержант, чего же тогда на флот не подались? В соответствии с семейными традициями?

– Ну не всем же там быть, – шмыгнул носом Игнатов и надвинул буденовку поглубже на уши. Чувствовалось, что не любит он на эту тему разговаривать. – Флот не резиновый. Да и вообще… У меня еще в детстве обнаружилась склонность к морской болезни, я даже катание на лодочке по пруду плохо переношу. Так что в этом смысле я человек скорее сухопутный. В общем, мою маму, Ларису Федоровну, папа встретил в том же, 1919 году, когда служил в действующем отряде Балтфлота…

– И что с того? – спросил я, отметив про себя резкий переход рассказчика с «отца» на «папу». Видимо, из него наконец поперло что-то действительно сугубо личное. Чем-то это слово «папа» напомнило мне древний фильм «Мы из Кронштадта», а конкретно одного из его персонажей, некоего матросика Валентина Беспрозванного и его реплику: «соцпроисхождение подкачало, папа офицер, а мама его кухарка».

– Я вас прошу, товарищ майор, лучше слушайте и не перебивайте, а то я чего-нибудь ненароком забуду. Так вот, для папы это единственный и официальный брак. Но, задолго до того как он мне сам как-то рассказывал, у него случилась… Ну, в общем, он назвал это «юношеская любовь» или «любовная связь»…

– А если точнее?

– Поймите меня правильно, я про это очень мало знаю, только то, что папа сам рассказывал. В общем, когда папе было семнадцать лет, у него была, как он сам выражается, «платоническая связь» с некой девятнадцатилетней Аделаидой Дюгамель, чуть ли не графиней из какого-то «знатного курляндского рода»…

Произнесенная им фамилия была, без сомнения, дворянской, но вот чтобы графской – сомнительно. Хотя много ли я вообще смогу вспомнить навскидку графьев, да еще и курляндских?

– Эва как! – сказал я вполне искренне, поскольку выходило, что в молодости наш Парамоша был вполне себе азартен и где-то даже любвеобилен: – Ага! Так сказать, «морганатический брак»? Мэзальянс-с? И, позвольте полюбопытствовать, как же сей «брак» протекал?

– Да называйте как хотите. И какой там, к чертовой матери, мог быть брак?! Папа тогда был воспитанником Морского инженерного училища Императора Николая I, а она, если я все верно запомнил, – курсисткой. И встретились они на каком-то рождественском балу под Новый, 1899 год.

Я прикинул: Морское техническое училище, – это солидное учебное заведение, вроде Императорского Морского Корпуса, но выпускавшее инженеров и механиков, которых царские строевые флотские офицеры (надо сказать, те еще чистоплюи, воображавшие себя некой отдельной «кастой», – ох, не зря они потом Цусиму столь позорно продули!) традиционно не уважали. Кузница отечественных кораблестроителей. Стоп! Получается, папашка нашего Объекта потом пришел преподавать в свою альма-матер? Интересно – он об этом всю жизнь мечтал или просто не хотел больше лезть в тонкости колебаний генеральной линии партии, разного рода политику и прочие, связанные с реальной военно-морской службой, дурно пахнущие коллизии?

– Так, – сказал я. – Ну, допустим, бал, длинные платья, парадные мундиры, Рождество, шампанское, танцульки, это все понятно, а дальше?

– Папа говорит, что это была любовь с первого взгляда.

– Ну да, с первого всегда любовь, а со второго уже как бы и нет. А, кстати, ваша мама в курсе этих отцовских похождений?

Будущий академик Игнатов нехорошо посмотрел на меня при этих словах.

– Ну, вообще, он этого от нее особо не скрывал и не скрывает, хотя и подробностей не рассказывает. Просто мама и папа мало интересуются тем, что было до революции, и не любят вспоминать про те времена…

Н-да, вспоминать про «проклятое», дореволюционное прошлое в СССР середины Хокинс века было чревато. Скажем, услышит случайно про то, что ты еще до революции погоны носил, кто-нибудь тебя сильно недолюбливающий (например, сосед по коммунальной квартире, завистливый дальний родственник или обойденный очередным чином подчиненный на службе), да еще и страдающий при этом избытком полученной на Ликбезе грамотности – и доказывай потом, что ты не верблюд. Подобных примеров тогда, увы, хватало. А еще из последней фразы будущего академика можно было сделать вывод о том, что его мамаша – женщина либо святая, либо партийная. Принимая во внимание год, когда происходил наш с ним разговор, скорее напрашивалось второе…

– Ваша мама партийная? – уточнил я на всякий случай.

– Да, член ВКП(б) с 1921 года. Сейчас работает в издательстве «Ленинградская Правда».

Ну да, небось из тех, кто по молодости лет на кронштадтский лед сходил и там последние мозги отморозил. Их там таких довольно много было, разных делегатов, поэтов и брюнетов. А на Балтфлоте в 1919-м она, небось, помаленьку комиссарила, в стиле той известной пьесы Всеволода Вишневского.

– Хорошо, – продолжил я «опрос свидетелей». – Допустим. Чуйства. Любовь с первого взгляда и прочее. С этим все понятно. А дальше?

– Судя по тому, что я знаю, они несколько раз встречались на, как тогда выразился папа, каких-то «дачах в Парголове» и в «съемных нумерах». Естественно, сначала они хотели пожениться. Только… В общем, папа не дворянин. Наш прадедушка был всего лишь почтовым чиновником в Пскове. А родители и семья этой Аделаиды Дюгамель довольно быстро узнали об их связи и были категорически против не только подобного брака, но и любых отношений между ними. Классовые предрассудки… В общем, Аделаиду насильно отправили куда-то за границу, где, как позднее практически случайно узнал папа, она в начале 1900 года родила в какой-то частной клинике их общего сына. По всем тогдашним правилам и законам этот ребенок был незаконнорожденным. Но то, что нормально для какого-нибудь кухаркиного сына, совершенно недопустимо для дворянских отпрысков. Возможно, именно поэтому Дюгамели постарались по полной нагадить папе, и он чуть не вылетел из училища.