Книга История прибалтийских народов. От подданных Ливонского ордена до независимых государств - Райнхард Виттрам

В Штеттинском мире от 1570 года, положившем конец войне между Швецией и Данией, для обеспечения безопасности Священной Римской империи германской нации выступивший в качестве посредника император хотел ограничить свободный проезд через Нарву. Однако на содержавшиеся в документе запреты на поставку русским военной продукции практически никто не обращал внимания. Не соблюдалось также и другое положение договора, в котором значилось требование «кайзера и империи как неоспоримых прямых владельцев лифляндской провинции» к Швеции. Оно подразумевало согласие шведов на передачу империи за компенсацию всех их владений в Лифляндии, которая, «признаваемая единственным хозяином» края, в свою очередь передаст эти земли (за исключением города и замка Реваль, а также замка Вейсенштейн) «под защиту и протекцию» короля Дании. Решения так и не были выполнены из-за того, что в империи их серьезно не воспринимали, да и требуемую сумму собрать не смогли. Это был последний раз, когда старая империя заявила о своих политических притязаниях на Лифляндию. В 1577 году, воспользовавшись тем, что денежная компенсация от императора не поступила, шведский король Юхан III объявил эти притязания прекращенными.

В те годы имперские чины[142] похоронили еще один важный план – предложение пфальцграфа[143] графа Фельденцского Георга Ганса, который приходился зятем Густаву Вазе[144], о создании Балтийского флота и назначении его адмиралом этого флота для упрочения позиций Священной Римской империи в Балтийском море. Речь, без сомнения, шла о восстановлении господства империи в Пруссии и Лифляндии, но для осуществления такого плана, как, впрочем, вообще для проведения политики с позиции силы необходимые условия в империи полностью отсутствовали.

В то же время Иван IV, который в продолжение прежней русской завоевательной политики обосновывал свое стремление к обладанию Лифляндией тезисом о том, что она является «коренным владением правящего царского дома», напрасно пытался внушить обоим последним магистрам Ливонского ордена Фюрстенбергу и Кетлеру мысль о необходимости признания верховенства Русского государства. А вот у уже упоминавшегося герцога Магнуса Гольштейнского, так называемого епископа Эзель-Викского и Курляндского, он добился гораздо большего успеха, передав ему соответствующее предложение через двух склонившихся во время пребывания в плену к службе в интересах Руси лифляндских дворян.

Суть этого предложения сводилась к тому, что Лифляндия должна была предоставить в распоряжение Руси свое войско и выплачивать дань. Взамен ей гарантировалось сохранение лютеранского вероисповедания, всех старых прав и обычаев, а также беспрепятственное осуществление торговли. При этом штатгальтером планировалось назначить Магнуса как русского подданного, признавшего верховную власть царя. В 1570 году в Москве Магнуса провозгласили царским вассалом и королем Лифляндии, а вскоре после этого, точнее, в 1573 году в Новгороде он женился на двоюродной племяннице Ивана Грозного Марии Владимировне.

Во время подписания Штеттинского мира датчане отказались от Магнуса, которому его брат, датский король Фредерик II, первоначально предназначал большую роль в осуществлении своей державной политики. Он оказался настоящим авантюристом, тщеславным, ни на что не способным и слабым человеком, который все же сыграл в Лифляндии определенную роль, но показал себя как ненадежный правитель, так и не найдя себе серьезных сторонников. В частности, Реваль и Вейсенштейн храбро заявили о его неприятии, но это не помогло – распад разорвал старые связи, война принесла с собой разруху и оставила людей без крыши над головой, а социальное и религиозное брожение поставило под вопрос малейший порядок. Потерявшие средства к существованию люди из всех сословий, особенно привыкшие обращаться с оружием дворяне, собирались в банды авантюристов, свирепствовавших повсюду и продававших себя тем, кто больше предложит за их услуги. Немецкие наемники воевали практически везде. Эти «лифляндские придворные» потянулись вслед за Магнусом, чьи вербовщики не уставали повторять, что он является «немецким королем».

Если в 1560-х годах русские терпели поражения – в 1564 году русский Дорпатский воевода князь Андрей Курбский был даже вынужден бежать через Вольмар в Польшу, – то когда в 1572 и 1577 годах Иван Грозный лично прибывал в Лифляндию, начинали одерживать серьезные победы. При этом Реваль, последний оплот на севере края, смог выдержать осаду русских с января по март 1577 года, что явилось для города вторым тяжелейшим испытанием, ведь за шесть лет до этого его жители пережили почти пятимесячную блокаду. Тем не менее, по свидетельствам современников, никто из них не дрогнул, и все они выглядели бодрыми и свежими. Периодически предпринимая атаки, город умело и хладнокровно защищали представители всех сословий. В результате после шестинедельного обстрела русские отступили.

Среди тех, кто продолжил преследование русских, был и крестьянский предводитель, сын ревальского чеканщика монет из немцев Иво Шенкенберг. Он сколотил из эстляндских крестьян военный отряд, обучил его на германский манер и начал вести партизанскую войну. Благодаря смелым и хитрым действиям, а также многочисленным победам его хоругвь быстро стала известной, а сам он, заслужив прозвище Ганнибал[145] Эстляндии, сражался до тех пор, пока не попал в руки к русским, которые его казнили.

Смелое самоутверждение Реваля, о котором с похвалой отзывался и король Максимилиан II, имело огромное значение, поскольку вся остальная территория края, за исключением Риги, Курляндии и островов, была объята пламенем войны, которую вели превосходящие силы русских, сея смерть и разрушение. В этой связи примечательными являются слова неизвестного автора одной из прокламаций того времени, в которой говорилось: «Я верю, что в будущем никогда более не услышу подобных ужасных стенаний и предсмертных криков немцев».

Больше и чаще всего страдать приходилось жителям епископства и города Дорпата – еще в 1565 году все немецкое городское население было насильственно переселено вглубь Руси. Такую же участь разделили и тысячи немцев, леттов и эстов в других областях Лифляндии. Правда, в 1569 году дорпатцам разрешили вернуться домой.