Книга Десять меченосцев - Эйдзи Есикава

«У мальчика есть характер», — подумал Хёго, но вслух проговорил с деланным недовольством:

— Дерешься небрежно. Перепрыгнул мне через плечо.

Усиноскэ не знал, что сказать в ответ.

— Ты не знаешь своего места, не понимаешь, какие и с кем можно допускать приемы. Сядь!

Мальчик послушно сел. Хёго, отбросив деревянный меч, вытащил из ножен свой.

— Сейчас я тебя убью. И не вздумай кричать.

— Убьете? — заикаясь, проговорил мальчик.

— Вытяни шею! Нет ничего важнее для самурая, чем вести себя достойно. Ты совершил непростительный проступок.

— Вы убьете меня за какую-то грубость?

— Совершенно верно.

Мальчик посмотрел на Хёго, затем повернулся лицом в сторону родной деревни и склонился в поклоне.

— Мама, я возвращаюсь в землю здесь, в замке. Знаю, ты будешь горевать. Прости, что я не был почтительным сыном. — Усиноскэ покорно вытянул шею.

Хёго бросил меч в ножны и засмеялся:

— Неужели ты думаешь, что я способен убить ребенка!

— Вы пошутили?

— Разумеется.

— Может ли самурай допускать такие шутки?

— Это не розыгрыш. Я должен знать твой характер, прежде чем допустить тебя к тренировкам.

Мальчик задышал ровнее.

— Ты прыгнул через мое плечо, когда я прижал тебя в углу, — продолжал Хёго. — Немногие выполняют этот прием и после четырех лет учебы.

— Я нигде не учился.

— Не скрывай! У тебя был учитель, и притом неплохой. Кто он?

Мальчик задумался.

— Вспомнил! — воскликнул он.

— Кто научил тебя?

— Но это не человек.

— Кто же, водяные?

— Нет, конопляное семя.

— Возможно ли учиться у конопляного семени?

— У нас в горах тренировались воины, которые становятся невидимыми у вас на глазах. Я наблюдал за их тренировками.

— Ты говоришь про ниндзя? Скорее всего, это группа из Иги. Что у них общего с конопляным семенем?

— Конопляное семечко в земле быстро всходит и стремительно растет. Вы прыгаете через росток. Каждый день, вперед, назад. С каждым днем прыжок становится все выше. Если каждый день не тренироваться, то конопля вытянется так, что ее уже не перепрыгнуть. И в этом, и в прошлом году я тренировался с весны до осени.

— Понятно, — сказал Хёго.

Разговор прервал Сукэкуро.

— Еще одно письмо из Эдо, — сказал он, протягивая свиток.

Хёго пробежал глазами послание и спросил:

— Далеко ли успела уехать Оцу?

— Не более пяти километров. Что-то случилось?

— Такуан пишет, что назначение Мусаси не состоялось. Его прошлое не внушает доверия сёгуну. Надо сообщить Оцу.

— Хорошо, я догоню ее.

— Нет, я сам поеду.

Хёго направился в конюшню.

На пути к Удзи Хёго овладели сомнения. Оцу безразлично назначение Мусаси. Ей важен человек, а не его должность. Если удастся уговорить ее задержаться в Коягю, она все равно душой будет рваться в Эдо. Зачем омрачать ее путешествие?

Хёго пытался владеть собой. У воинов, как и у обычных людей, случаются моменты, когда они поддаются слабости. Звание самурая заставляло Хёго преодолевать сомнения и хранить самообладание. Самураю необходимо преодолеть мечты, и тогда душа его обретет легкость и свободу. Сердцу самурая положено пылать не только от любви. Ему уготована иная судьба. В мире, где нужны молодые таланты, нельзя отвлекаться на цветочки у дороги. Хёго считал своим долгом шагать в ногу со временем.

— Сколько народу! — весело заметил Хёго.

— В Наре сегодня необычный день, — ответил Сукэкуро.

— Похоже, все жители высыпали на улицу.

Позади Хёго и Сукэкуро шел Усиноскэ, которого Хёго теперь повсюду брал с собой. Мальчик выполнял обязанности слуги самурая. Сейчас он нес на спине коробку с провизией, а к поясу у него были привязаны запасные сандалии хозяина.

Этот день был знаменателен тем, что в Наре давалось грандиозное представление, но оно не было театральным зрелищем. Каждый год монахи Ходзоина устраивали турнир, который определял порядок старшинства среди насельников монастыря. Турнир проводился в присутствии зрителей, участники сражались всерьез, бои были захватывающими и жестокими. В объявлениях говорилось, что в турнире могут участвовать и посторонние, но таких желающих не находилось.

— Не пообедать ли нам? — предложил Хёго. — У нас много времени.

— Где бы нам присесть? — огляделся по сторонам Сукэкуро.

— Вот здесь, — показал Усиноскэ на зеленый пригорок и развернул кусок тростниковой циновки, которую успел подобрать где-то в пути.

Хёго нравилась находчивость мальчика, хотя временами он не одобрял его чрезмерную услужливость как свойство, не достойное будущего самурая.

Усиноскэ разложил скромный обед: колобки из грубого риса, маринованные сливы и бобовую пасту.

— Усиноскэ, сбегай за чаем, только не говори, для кого, — приказал Сукэкуро.

— Правильно, а то люди надоедят выражением своего почтения, — заметил Хёго.

Лицо Хёго было скрыто широкой тростниковой шляпой, такая же была на голове Усиноскэ.

В полуметре от них ровесник Усиноскэ оглядывался по сторонам.

— Циновка только что лежала здесь.

— Забудь про нее, Иори, — успокаивал его Гонноскэ. — Не велика потеря.

— Кто-то стянул ее. Интересно, где этот ловкач.

Гонноскэ сел на траву, вытащил кисть и записную книжку, чтобы занести в нее расходы — обычай, который он перенял у Иори.

Иори был не по годам рассудительным. Он берег деньги, ничего не терял, был опрятен, ценил каждую чашку риса, благодаря за нее судьбу. Он был пунктуальным, дисциплинированным, презирал тех, кто не обладал этими качествами. Людей, способных взять чужое, он презирал.

— Вон наша циновка! — крикнул Иори, увидев свою вещь. Подбежав к Усиноскэ, он, глядя на него в упор, на мгновение задумался, подбирая слова похлеще.

— Что тебе? — проворчал Усиноскэ.

— Если человек берет чужую вещь, значит, он вор, — выпалил Иори.

— Какой еще вор?

— Циновка наша.

— Ваша? Как бы не так. Она ничья, я подобрал ее на земле. А ты разошелся из-за такого пустяка.

— Циновка — необходимая вещь, особенно в пути, — назидательно произнес Иори. — Она укрывает от дождя, на ней можно спать. Отдай!

— Хорошо, только прежде возьми обратно слова про вора.