Книга Исцеляющая любовь [= Окончательный диагноз ] - Эрик Сигал

Пока бармен наливал еще три стакана, подошел рослый капитан. Он сделал знак бармену:

— Два джина с тоником, Горацио, и тоника поменьше.

— Как скажете, капитан, — услужливо ответил тот.

Хэнк обернулся, увидел знакомое лицо, но имя припомнить не смог.

— Прошу прощения, мы с вами не знакомы?

Капитан оглядел его и быстро спросил:

— Вы военврач?

— Так точно.

— Тогда вы могли учиться с моей женой в Гарварде.

— Теперь вспомнил. Вы муж Лоры Кастельяно, так ведь?

— Можно и так сказать, — ответил Палмер.

Оба назвали друг другу свои имена и обменялись рукопожатием.

— А что тебя сюда привело, Палмер? Сборы резервистов?

— Нет, я вернулся на действительную.

— Черт побери, — заметил Хэнк, — Лора, должно быть, страшно огорчена?

— Вообще-то, — произнес Палмер, — она так увлечена лечением своих больных, что в ближайший месяц едва ли заметит мое отсутствие.

— Да. Моя жена тоже все время была недовольна, что я слишком много времени провожу в больнице и что дети начинают забывать, как я выгляжу.

— Мне это знакомо, — поддакнул Палмер.

— Детей не завели? — поинтересовался Хэнк.

— Нет.

— И умно делаете, — подхватил Хэнк. — У нас дома настоящий балаган. Заниматься нет никакой возможности. По правде говоря, я вам завидую. Было бы здорово прожить несколько лет вдвоем — только я и Черил. Чтобы каждый вечер был как суббота — ну, ты понимаешь, что я имею в виду…

— Я понимаю, что ты имеешь в виду, — сумрачно поддакнул Палмер.

— Лора потрясающе красивая девчонка, — как ни в чем не бывало продолжал Хэнк. — Не хуже любой модели с обложки, правда!

— Спасибо. Обязательно ей это передам.

Тут Палмеру на помощь пришел Горацио, протянувший ему заказанные напитки.

Барни продолжал по-детски радоваться своим успехам на литературном поприще. Кульминацией стало приглашение на ужин в «Лютецию» (где бутылка вина стоила больше, чем месячный оклад ординатора). Пригласил его Билл Чаплин, главный редактор издательства «Беркли». Это была настолько известная марка, что само название уже ассоциировалось с качеством.

Чаплин потряс Барни своей эрудицией, способностью одинаково свободно рассуждать о Платоне и о французском «новом романе». Но еще больше его потрясла пришедшая с Чаплином секретарша — тонкая и гибкая, как тростинка, нимфа с длинными, белокурыми от природы, волнистыми волосами.

При всей своей сравнительной неопытности Барни был не так уж наивен. Он понимал, что Чаплин позвал его не для того, чтобы обсуждать Флобера, Пруста или Фолкнера, хотя в разговоре всплывали все эти имена. Но разговора по существу он дождался лишь после суфле, бренди и контрабандных кубинских сигар.

Как только мисс Сэлли Шеффилд с очаровательной улыбкой извинилась и откланялась («Мой босс — настоящий тиран, нагрузил меня кучей работы на дом. Всего хорошего, мистер Ливингстон. Приятно было познакомиться»), Барни понял, что сейчас начнется разговор о делах.

Он смотрел ей вслед, пока белокурая голова не исчезла за дверью. «Надо же, — мелькнуло у него, — у нее волосы светлее, чем у Лоры!»

— Барни, — начал Чаплин, возвращая его на землю. — Надеюсь, вы уже поняли, что я восхищен вашей работой. Это что-то совершенно новое. И читается с большим интересом, поскольку не перегружено научной терминологией.

— Билл, я польщен, — чистосердечно признался Барни.

Редактор улыбнулся:

— Я бы очень хотел, чтобы вы печатались у нас, Барни.

— А я бы очень хотел печататься у вас.

— Есть какие-нибудь идеи?

— Вообще-то да. Я с детства неравнодушен к спорту. И думаю, каждый человек в тот или иной период своей жизни мечтал стать чемпионом.

Билл кивнул:

— Согласен. Я, например, хотел стать лучшим американским полузащитником. К несчастью, выше ста семидесяти я не вырос.

— А я мечтал играть в профессиональной лиге за «Никс», — продолжал Барни. — Но штука в том, что некоторым людям удается осуществить свою мечту. Например, бегун Эмиль Затопек, чешский «железный парень»… Должно быть нечто такое в его голове, что помогает ему добиваться результатов, которые, казалось бы, превосходят все человеческие возможности. И таких примеров буквально десятки.

Билл назвал еще кого-то из выдающихся спортсменов.

— Или Джо Луис, — увлекся Барни. — Вот потрясающий случай! Этот вообще до семи лет не говорил, а стал чемпионом мира в тяжелом весе. А сколько еще спортсменов, которые шли в спорт с какими-то физическими недостатками! Например, Хэл Конноли. Только представьте себе: от рождения не мог двигать левой рукой, а выбрал не что-нибудь, а метание молота, то есть такой вид, где его увечье еще заметнее. И в результате побеждает на Олимпиаде пятьдесят шестого года и семь раз бьет мировой рекорд.

— Может здорово получиться! — одобрительно произнес Билл.

Метрдотель принес счет, который Чаплин быстро подписал и вернул.

— Благодарю вас, мистер Чаплин, — с легким поклоном сказал тот и удалился.

— Ну что ж, — подытожил Билл, — думаю, замысел превосходный. И уверен, мы что-нибудь придумаем, чтобы ублажить ваших.

«Ваших? — подумал Барни. — Кого он имеет в виду?»

Следующая реплика внесла ясность.

— Пусть позвонят мне поутру. Послушайте, Барни, неудобно вас так бросать, но к завтрашнему дню мне еще надо прочесть длиннющую рукопись. А вы оставайтесь, выпейте коньяку или чего захотите. А кстати, кто вас представляет?

Барни покопался в памяти, несколько затуманенной выпитым бордо, и наконец выдавил:

— «Чэпмен, Рутледж и Штраусс».

— А, адвокаты, — одобрительно произнес Билл. — Слава богу, не придется иметь дело с мерзкими десятипроцентщиками. Чао.

Снова подплыл метрдотель:

— Не желаете ли еще чего-нибудь, мистер Ливингстон?

— Хм… Пожалуй, принесите мне стакан минералки. А телефон у вас тут есть?

— Сию минуту, сэр.

Джинн опять беззвучно испарился.

«Неужто притащит телефон сюда? Мне, Барни Ливингстону, уроженцу Бруклина, всю жизнь звонившему из уличных автоматов, подадут телефон на серебряном подносе? Надо поскорей рассказать об этом Фрицу».

Но сейчас у него было более неотложное дело. Он набрал номер.

— Кто говорит? — ответил сонный голос.

— Уоррен, это я, прости, что разбудил.