Книга Тропа обреченных - Юрий Семенов

— А сколько Сову до последней встречи не видел? — не отставал Рысь.

— С рождества Христова, друже эсбэ, с января, значит, — напевно, с ударением на каждом слове, ответил Зубр.

— Ну и как он?

— Что «как он»?.. A-а, пить начал, я его дважды предупредил, сказал, не хочу, чтобы моего эсбиста потрошила Чека. С угрозой предупредил.

— С угрозой, говоришь… — мгновенно о чем-то вспомнил Рысь. Он быстро прервал разговор и вскоре удалился.

Зубр не знал, что ему предполагать. Эсбист что-то нащупывал, не имея, по всей видимости, доказательств против него. Упоминал лишь Угара и Сову, Сморчок тут не в счет. На чем-то он подцепил Сову. Но тогда зачем же его оставили в схроне на полянке?

Отмахнулся Зубр от возникающих вопросов, даже сплюнул, ощутив, что прямой опасности лично ему нет. Однако тревога осталась, никакой ясности-то еще не проглянуло. Да тут к тому же подпустили страху явившиеся двое здоровенных мужиков, с которыми он чуть ли не бок о бок ночью пришел сюда. Они без лишних слов, как на расправу, пригласили: «Пошли!» И таинственно-молча повели от сторожки в глубь леса.

Вот когда все напряглось в нем. Зубр хорошо знал легких на расправу эсбистов, карающих даже при малом сомнении в верности.

Зубра скоро привели к стогу на полянке, возле которого он оторопело увидел лежащего со скрученными назад руками Сову. Его разбитое в кровь лицо трудно было узнать. Эсбист пытался что-то сказать, узнав своего главаря. Наверное, хотел просить пощады, не иначе, но его рассеченные, опухшие губы лишь нервно вздрагивали.

И посуровело лицо Зубра. Для него сейчас неважно было, виновен тот или нет. У него самого установилось правило: нанес удар, бей дважды. И он готов был, даже хотел тупорылым сапожищем добавить боли Сове.

— Узнаешь помощничка? — вкрадчиво спросил Рысь. — Так вот, он признался, что с зимы работает на НКВД, продал Угара, того чуть трижды не схватили чекисты. А вот как тебя он не заложил — башкой мотает, ничего сказать не может. Ты давай его сам спроси… давай, а я посмотрю на ваш контакт.

Наступал опаснейший момент. Сова не может говорить. Как же его допрашивать? Он будет дополнять свое мычание отчаянными жестами, и кто его знает, как их поймет Рысь. Тут легко и самому стать виноватым.

— О чем мне его спрашивать? — всем своим внешним видом выразил готовность приступить к делу Зубр.

— Спрашивай: он один работал на НКВД или с кем еще?

Зубр понял: Рысь будет стремиться привязать его к обреченному. Подсел на корточки к Сове, слово в слово повторил вопрос.

Сова вяло поднял на него глаза, отрицательно новел головой и отчетливо тихо произнес:

— Чист… я…

И тут в самое ухо ему Рысь гаркнул:

— Зубр продался чекистам?!

И все поразились отчетливому ответу:

— Чист он…

Рысь распрямился и рукой показал Зубру, чтобы тот поднялся с корточек, ровным, обычным тоном сказал ему:

— Где твой кривой вострый ножичек с костяной ручкой? Достань-ка, покажь… А теперь кончай его, ночную птицу! Давай!

Зубр сразу понял, что от него хочет эсбист, расстегнул ворот рубахи, засучил рукава — он всегда соблюдал этот начальный ритуал палача, шматка сала только недоставало, которым он всегда наслаждался после убийства жертвы. Он был готов и обернулся к Рыси. Тот согласно кивнул — начинай! — и крикнул:

— Волоки его сюда, на середину!

Сова не держался на ногах, его опустили на колени, подхватив под руки. Зубр неспешно подошел к нему, резко, будто изловив муху, ухватил его за волосы, запрокинул голову и подержал его так напоказ. Никто не заметил, как он коротким ударом ножа по шее Совы безошибочно вскрыл сонную артерию.

Сову бросили на землю. Он упал, неловко подвернув под себя руку и прилгав шейную рапу к земле, дернулся несколько раз, будто зарыдал, но потом притих, лежал спокойно, и не было до него больше никому дела.

И еще без малого ночь пробиралась группа Рыси с Зубром в придачу до лесного хуторка Веселка в Иваническом районе — далеко проникли, аж под Заболотцы, что рядом с Львовской областью. Беспокойства Зубр не чувствовал, шел все больше рядом с эсбистом. Но пистолет ему, его безотказный парабеллум, не вернули.

На хутор пришли в темноте. Зубру отвели каморку и велели спать. Сказали: надо будет, позовут. В другом случае, если бы не пережитое за сутки, он наверняка бы оскорбился таким приниженным обращением. Ведь, бывало, Хмурый желал его видеть немедленно, в любой час. И почет ему оказывался, с бесконечными «пожалуйста». А тут будто ординарец чей-нибудь…

«И этот, чего доброго, косо встретит, лохму бровей удивленно вскинет и тоже небось губы скривит, как Рысь, скажет с издевкой: какой я тебе, мол, друг?» — распалял себя Зубр, размышляя о Хмуром, которому дважды спас жизнь во время войны. Первый раз — при карательной операции против партизан в Березовском лесу на Львовщине. Тогда тот с небольшой группой бандеровцев оказался в отрыве от основных сил карательного отряда и был окружен партизанами. Тут-то и подоспел командовавший заслоном Зубр. С сотней Угара он прорвался к своему главарю, выручил Хмурого. Второй случай произошел при отступлении под натиском Красной Армии из-под Ровно на Волынь. Тогда Зубр вместе со своим связным Кушаком вынес раненного, попавшего в засаду Хмурого и доставил в Боголюбы. Кушак укрыл его у своего брата Шульги. От него Хмурый ушел уже краевым проводником.

Нет, не мог Хмурый забыть этих услуг, думал Зубр, надеясь, что тот не даст его в обиду. Как-никак он знал и уважал его отца, главу лесного благочиния — церковного лесного округа, который призывал соотечественников к беспощадной борьбе против Советов. В последнее он больше вкладывал личную утрату — благословленные им на борьбу против своего народа четверо его сыновей погибли. И лишь пятый, старший, уцелел, как он говорил, под его тайной молитвой. Сам же духовный пастырь, без устали подымая дух разваливающегося бандитского сброда, бесславно погиб от руки своего служки, всадившего в него нож с целью грабежа.

Зубр ездил с Хмурым на похороны, скорбел вместе с ним, и этот факт показался ему сейчас очень значимым.

Напрасно Зубр взбудоражил себя мнительным подозрением, зря посетовал на невнимание к себе: не успел он уснуть, как его подняли и со всей учтивостью проводили в соседний дом. Хмурый встретил его в прихожей, не выказав ни малой доли неприязни или какого-то недовольства. Обритый наголо, без бороды и усов, с моложаво-гладким лицом, он показался Зубру каким-то чужим, подмененным. Издалека, видать, шел, коли начисто изменил внешность. Правда, остались неизменными постоянно шевелящиеся лохматые брови. Они принадлежали ему, Хмурому.

После обычного приветствия они даже обнялись. Но как раз это-то обстоятельство и подсказало Зубру держать ухо востро. Не обнимались прежде. Нет ли тут подвоха? Ох уж эта его мнительность…

Быстро перешли к делу. Зубр дал информацию о наличных силах, среди которых Хмурый похвально выделил банду Кушака.