Книга Упраздненный ритуал - Чингиз Абдуллаев

— Странно, — громко сказал он, — обычно финансистыне любят уходить в торговлю, считая это менее престижным. Кем вы работали вМинистерстве финансов?

Магеррамов затравленно посмотрел по сторонам. Даже Ахмедовнасторожился, чувствуя, как он нервничает.

— Я работал… Я работал в министерстве…

— Кем?

— Заместителем начальника управления, — выдохнулМагеррамов.

— И на какую должность перешли в Министерство торговли?Отвечайте, мы вас слушаем.

— Я… Мы… Я перешел работать сотрудником плановогоотдела Министерства.

— И вы хотите нас уверить, что ушли добровольно? —закончил Дронго. — Признайтесь, Магеррамов, что у вас были неприятности.

— Проверка была, — вздохнул Фазиль, —прокуратура начала проверку деятельности министерства. Нашего министра к томувремени сняли, и меня тоже.

— И Керимов вам не помог? Только не лгите, Магеррамов,это ведь легко проверить. Мы можем опросить ваших бывших коллег, уточнить впрокуратуре, в вашей семье. Он вам помог?

— Да, — почти с отчаяньем выкрикнул Магеррамов, исам испугался собственной смелости, — да, он мне помог тогда. Он веемпомогал.

— Всем помогал, — задумчиво повторил Дронго. Онподошел ближе, взглянул в глаза Магеррамову, положил свои руки на его и оченьтихо спросил:

— Сколько вы ему заплатили?

Магеррамов дернулся, но Дронго крепко держал его за руки.

— Нет, — крикнул испуганный Магеррамов, решивший,что его собираются арестовывать. — Я не убивал, честное слово! Это не я.Мы с ним вместе учились… — он чуть не плакал. — Я дал ему десятьтысяч, — выдавил наконец Фазиль, — десять тысяч долларов.

Дронго отпустил руки Магеррамова и отошел от него.Потрясенный Ахмедов смотрел на Дронго, ничего не понимая.

— Откуда вы узнали про деньги? — невольно спросилмайор.

— Я не узнал, я догадался, — вздохнулДронго. — Мой отец всю жизнь работал в правоохранительных органах. О немдо сих пор ходят легенды. Так вот, он говорил мне, что времена изменились.Больше никто не помнит ни дружбы, ни чести, ни совести. Могут в знак уважениясделать одолжение на сто рублей. Сто первый уже хотят наличными. Я вспомнил этислова отца. Видимо, Керимов помогал не только своему бывшему однокласнику иполучал за это неплохие комиссионные. Верно, Магеррамов?

— Все так живут, — пролепетал Магеррамов, ужепонявший, что никто не собирается его обвинять.

— Ты за всех не говори, — разозлилсяАхмедов, — если ты жулик, это еще не значит, что мы все такие, —добавил он по-азербайджански, чтобы Вейдеманис не понял.

— Где вы были в момент убийства? — спросил Дронго.

— Спускался вниз, — вздохнул Магеррамов, —кто мог подумать, что все так случится.

— Никого из своих одноклассников не видели?

— Видел. Кажется, Свету Кирсанову. Она, почему-то,поднималась наверх. Дронго и Ахмедов переглянулись.

— Кого еще? — спросил Дронго.

— Больше никого. Когда свет выключился, я повернулся,чтобы вернуться в основное здание. Прошел по коридору. Там полно молодых ребятбыло, все смеялись, шутили. А потом свет включили, вернее пробки поменяли. Якак раз вышел к подсобке. Увидел, как оттуда выходят наш директор и сторож.Потом они закрыли дверь, и я вернулся в конференц-зал. Оттуда меня позвали квам.

— Ясно, — сказал Дронго, — у меня большевопросов нет.

— Кто мог это сделать? — спросил Ахмедов, —как ты думаешь? Мы хотим знать твое мнение.

— Не знаю, — снова занервничал Магеррамов, —из наших никто. Нас всех проверяли на детекторе.

— Когда тебя проверяли, ты больше всехнервничал, — напомнил Ахмедов, — мне кажется, и в банке у тебя несовсем чисто. Нужно будет тебя проверить.

— Уже проверяли, — сразу сказал Магеррамов, —и ревизия была. У нас все в порядке.

— Поэтому ты больше всех волновался? — насмешливоспросил Ахмедов. — Ладно, иди отсюда и не болтай.

— Позовите Свету Кирсанову, — попросил Дронго напрощание.

Когда Магеррамов вышел, Эдгар задумчиво сказал:

— Я думал, что такие люди совсем перевелись. В нем всееще живет страх перед системой.

— Во-первых, здесь система сохранилась, — напомнилДронго, — и даже наоборот, усилилась. Раньше сотрудники правоохранительныхорганов хоть чего-то боялись. Партии, начальства, Москвы. Сейчас во многомполный беспредел. А во-вторых… Ты знаешь, мой любимый русский писатель — Чехов.Мне всегда нравились и его рассказы, и его повести. Добрые, ироничные, мягкие.Его выстраданные пьесы с массой нюансов. Но с одной его фразой я категорическине согласен. Он писал, что можно выдавить из себя по капле раба. Так вот — рабавыдавить невозможно. Нужно родиться свободным человеком. И только так.

— Разрешите? — в класс вошла Кирсанова. При еепоявлении Дронго оглянулся, а Вейдеманис и Ахмедов невольно поднялись со своихмест.

— Здравствуйте, — кивнул Дронго, — проходите,пожалуйста, и садитесь.

Она прошла мимо него и села на стул. Женщина, очевидно,сознавала, как ее появление мобилизует мужчин. Она посмотрела на вскочившихВейдеманиса и Ахмедова и улыбнулась.

— Вы хорошо знали погибшего? — решил сразуисключить лирику из их общения Дронго.

Кирсанова невольно напряглась. Обычно с ней мужчины начиналиворковать, а у этого человека в голосе был слышен металл. Или ее красота нанего совсем не действует? Она внимательно посмотрела на Дронго.

— Естественно, хорошо. Я с ним училась в одном классе.Мы были очень дружны.

— Но сидели вы с Габышевым за одной партой. С ним вытоже дружили?

— Вам уже рассказали про меня гадости, — онанедовольно пожала плечами, — пусть говорят. Все девочки мне завидовали, нелюбили меня. Так до сих пор и осталось. Да, я дружила и с Габышевым, близкодружила. Очень близко. Если вы спросите, были ли у нас интимные отношения, явам тоже отвечу. Будете спрашивать?

— Не буду. Меня больше интересует погибший Керимов. Унего были враги?

— А вы знаете человека, у которого нет врагов? —усмехнулась она. — Наверняка были. Игорь был прокурором, а на этойдолжности друзей бывает мало. В основном знакомые и враги.

— Вы мизантроп, — сказал Дронго, глядя ей в глаза.

— Какая есть. Не притворяюсь.

— Нам рассказали, что три года назад во времявосхождения Рауф Самедов и Владимир Габышев поспорили друг с другом из-за вас.Это правда?

— Господи, ну и люди. Это тоже успели рассказать.Наверно, правда, раз говорят.