Книга Зеленый велосипед на зеленой лужайке - Лариса Румарчук

— А зачем отпирала?

И опять ворчливый, хозяйки:

— Почем я знала? Она говорит: свои.

Опомнилась я уже за калиткой. Меня снова окружали темные дворы, где с непонятной враждебностью притаились дома. Их окна, мерцающие сквозь ветки деревьев, уже не обещали ничего хорошего.

Наоборот, они как бы дразнили меня.

Я шагнула наугад, в темноту, — и упала в канаву. И канава эта показалась мне бездной. Подул ветер. Одиноко зашелестело дерево, и холодное крыло бездомности коснулось меня.

Всхлипывая, я выбралась из канавы, села на какой-то пенек и стала успокаивать себя. «Ничего страшного, — говорила я вслух. — Ну чего ты испугалась, дур-ра! Ведь адрес-то известен — Лермонтовская, семнадцать. Вот если бы адрес забыла, тогда другое дело… Сейчас завернем в соседний переулок, посмотрим табличку с названием улицы. Было бы чего пугаться! Трусиха!»

И я даже засмеялась от презрения к себе и от радости, что бояться и в самом деле нечего.

В соседнем переулке я прощупала все планки забора, с одной и с другой стороны. Но напрасно я почти по-пластунски переползала через канаву, напрасно обдиралась о кусты боярышника, напрасно занозила ладонь о шершавую доску забора — проклятой таблички с названием улицы нигде не было.

Холодный пот выступил у меня на лбу. Я представила, как сейчас волнуются дома. «Наверное, опять в школе задержали. Ну конечно, какой-нибудь сбор», — говорит бабушка. «Да нет, скорее всего, драмкружок», — возражает мама. «А может, оставили после уроков», — строит предположение бабушка. «Вряд ли, после третьей-то смены, — сомневается мама и добавляет: — Не волнуйся, конечно, драмкружок».

А я в это время, исцарапанная, иззябшая, перепачканная землей, да еще с занозой в руке, ползаю здесь в темноте и не могу найти своего дома, даже своей улицы. А ведь она в каких-нибудь трех шагах от меня. И мне стало так горько, так обидно, что я села прямо на землю и заплакала.

Слезы облегчили меня, и я снова стала размышлять здраво.

«Нужно обойти все дома подряд, — решила я. — Слава богу, поселок не такой уж большой. Часа через три, пожалуй, я обойду его весь». А что, если, запутавшись в темноте, я стану заходить в некоторые дома по два, а то и по три раза? Тут я живо представила, как встретит меня та самая хозяйка, и волосатый мужчина, и девочка в ситцевом платье, если я снова появлюсь у них. И это было так смешно, что я даже захохотала.

Значит, надо придумать какой-нибудь опознавательный знак: например, крестики на заборах. Но чем их ставить? Я очень пожалела, что у меня нет с собой мела. Вот если бы я была дежурной, у меня бы обязательно был мел. Но, к сожалению, в эту неделю я не была дежурной.

Ничего, придумаем что-нибудь. Самое главное — держать себя в руках и не волноваться. Но, с другой стороны, если я буду стучаться во все дома, то завтра об этом будет говорить весь поселок. Скажут: какая-то сумасшедшая девочка вчера ночью стучалась в каждый дом. Надо мной станут все смеяться. Что смеяться! Да на меня просто будут пальцами показывать: смотрите, это идет та недотепа, что заблудилась в трех соснах. Вы слыхали про девчонку, что всю ночь искала Лермонтовскую, 17? Ха-ха-ха… Нет, этот метод явно не из лучших. Надо придумать что-то другое. Например, заглядывать в окна. Тихонечко подкрасться и заглянуть. Тогда об этом никто не узнает. Ну конечно, заглядывать в окна — как я сразу не догадалась! Только надо торопиться, пока не легли спать. А то погасят свет, и тогда я ничего не увижу. Тут я кстати вспомнила, что, уходя, положила на подоконник коробку с настольным теннисом.

По этой коробке я и найду свой дом.

Так началась вторая половина моего ночного путешествия. Я стала красться по дворам.

Делать это нужно было очень осторожно, так как я хотела видеть все, но при этом сама оставаться незамеченной.

Итак, решение принято. Независимой походкой двинулась я по улице: это на тот случай, если мне кто-нибудь встретится на пути. Поскольку цель моего похода была довольно странной, то мне и казалось, что один мой вид сразу вызовет подозрения. Простая мысль, что я могу при встрече спросить, где здесь Лермонтовская, 17, и даже попросить, чтобы меня проводили до дома, как-то не приходила мне в голову. Видимо, от пережитых волнений я стала плохо соображать.

Однако осторожность моя оказалась излишней: мне не встретилось ни одной живой души. Только шуршали под ногами осенние листья, да скрипели калитки, да глухо шумели деревья.

В первом дворе мне, конечно, не повезло. Все подоконники там были заставлены цветочными горшками. Ни о каком настольном теннисе не могло быть и речи.

Во втором дворе в единственном освещенном окне на широком подоконнике стояла только трехлитровая банка с огурцами. Она была похожа на аквариум. И я, затаив дыхание, смотрела, как в зеленоватой воде, просвеченной сбоку невидимой мне лампой, плавали перышки укропа, дольки чеснока и толстые продолговатые огурцы, похожие на зеленые дирижабли.

В третьем дворе меня постигла серьезная неудача. Только я открыла калитку, как на меня, звеня цепью, с бешеным лаем бросилась собака. Я успела убежать. Но поселок, до этого погруженный в могильную тишину, вдруг весь огласился лаем откуда-то взявшихся собак. Мгла вокруг меня визжала, хрипела, рычала, захлебывалась.

И тогда, затравленная, я забилась в какой-то уголок и легла на твердую, холодную землю, зажав уши и закрыв глаза. Мне казалось, что все на свете ополчилось против меня. Я была несчастнее зайца, затравленного охотником, несчастнее кошки, загнанной собаками, даже несчастнее мыши, которую подкарауливает кошка. С каким-то сладким злорадством размышляла я о своем положении. Мне даже виделся в кустах охотник, который выслеживает меня.

Собаки еще долго надрывались, но наконец стихли. Только одна, самая дотошная, нет-нет да взлаивала, словно напоминала: «Я тут, я начеку!..»

И снова я бродила по чужим дворам. Осторожно раздвигала я кусты георгинов и золотых шаров, теперь обугленно-черных от осенних заморозков. Под моими ногами трескалась картофельная ботва. Мои руки озябли и устали хвататься за наличники, когда, подтянувшись, я заглядывала в чужие окна. Иногда, если они были высоко от земли, я подпрыгивала, чтобы разглядеть, что же там, за ними…

Я видела кровати с никелированными шарами, комоды с высокими тонкими вазами по обеим сторонам зеркала, выцветшие восковые розы в вазах. Я видела герани и фикусы с твердыми пыльными листьями и круглые столы, заваленные посудой.

Мгновенно, как глазок фотообъектива, я схватывала все, что происходило там, внутри. Вот по некрашеным доскам пола топает малыш в коричневых вязаных носках. Счастливец! Он дома.

Вот трое мужчин сосредоточенно смотрят в стол. Один берет домино и яростно вбивает его в клеенку стола.

Вот женщина разбирает на ночь кровать. А вот мальчишка пытается подцепить вилкой помидор в банке на подоконнике.

Чего только не было на этих подоконниках: и книги, и игрушки, и кастрюли, и банки консервов, а на одном — даже цыплята в клетке. И только того, что я искала, там не было.