Книга Пять лет рядом с Гиммлером. Воспоминания личного врача - Феликс Керстен

Мне это замечание показалось чрезвычайно недружелюбным, и я отреагировал соответственно. И все же в минуты откровенности Гейдрих нравился мне гораздо больше, чем в те моменты, когда был скользким как угорь; и мне было очень любопытно, что он скажет дальше.

Сначала Гейдрих выбирал слова довольно осторожно. Он полагал, что мне наверняка будет интересно ознакомиться с духом и достижениями СС из первоисточников. Я мгновенно ответил, что прочел все, написанное на эту тему, многое слышал от Гиммлера и уже сформировал собственное мнение.

– Тогда мы уже прошли чуть дальше, чем я считал, – сказал Гейдрих, не подавая виду, что проиграл первый раунд. – Но вы, разумеется, не откажетесь прочитать доклады о ситуации в Голландии и Финляндии, чтобы узнать, как мы оцениваем тамошнее положение.

Теперь я знал, что Гейдрих в курсе той информации, которую я получал от своих голландских и финских друзей; и он воображал, что известные изменения, которые Гиммлер внес в свои планы, обязаны моему вмешательству. Я сразу же согласился с его предложением, сказав, что эти доклады, безусловно, будут мне интересны; Голландия и Финляндия – две страны, которые особенно близки мне, их судьба касалась и меня тоже.

Несколько мгновений Гейдрих размышлял над своим следующим ходом, затем выпустил кота из мешка.

– Знаете, господин Керстен, мы в самом деле могли бы оказать вам большую помощь. Раз люди приходят к вам и просят воздействовать на рейхсфюрера, то вы должны сформировать действительно объективное представление о ситуации и личности данного человека, прежде чем идти к рейхсфюреру. Всегда мучительно впоследствии менять свое отношение. До данного момента вы, вероятно, с крайним трудом получали необходимые факты; мы с удовольствием облегчим вам эту задачу. Что вы решите и будете ли считать нашу информацию верной или нет – ваше дело. В ответ я прошу лишь одного: когда вы будете пользоваться этим материалом, говорите рейхсфюреру, что я вас поддерживаю, чтобы он знал о моем искреннем сотрудничестве с человеком, которого он так высоко ценит.

Все это звучало очень красиво и было крайне поучительно. Я мгновенно понял, что Гейдрих выступает с таким предложением лишь для того, чтобы узнавать имена тех, кто обращается ко мне за помощью, принимать необходимые контрмеры, заранее предупреждать Гиммлера и тем самым лишать мое вмешательство какой-либо пользы. Я ответил, что крайне благодарен ему. Открытый отказ сделал бы меня врагом Гейдриха, и я лишился бы последнего шанса помочь моим протеже; более того, я мог предполагать – поскольку было известно о всяческом ужесточении режима, – что обращения ко мне за помощью в будущем участятся. Я был полон решимости не давать Гейдриху ни малейшей информации о таких случаях, но надеялся, что ответ о моей крайней ему благодарности окажется достаточным для человека, привыкшего к немедленному подчинению. Похоже, он воспринял мое замечание как уместное, выразил удовольствие и предложил мне любую помощь, какая понадобится. Затем он пригласил меня на ужин.

За столом он вел себя очень открыто, рассказывал мне о своих охотничьих приключениях и о числе трофеев, проявив себя превосходным собеседником и хозяином. В середине разговора Гейдрих с невинным выражением спросил меня, не хочется ли мне нанести визит в его недавно открытый «Дом галантности» на Гизебрехтштрассе. Он был организован по соглашению с Риббентропом специально для иностранцев, оказавшихся в Берлине. Правда, в данный момент его еще приходилось субсидировать, но Гейдрих надеялся, что вскоре «Дом галантности» станет себя окупать. Я громко рассмеялся. Гейдрих усмехнулся в ответ и сообщил мне, что с тех пор, как этот дом открыт, Чиано стал бывать в Берлине гораздо чаще; «Дом галантности» служит приманкой и для выдающихся немцев. Открыть такой дом было необходимо, иначе иностранцы в Берлине попадали бы в руки проституток худшего пошиба.

– Как вы внимательны, – заметил я со смехом, – так заботясь о здоровье ваших гостей.

Дело в том, что мне уже рассказывали, как заинтересован Гейдрих в этом доме вследствие его ценности для разведки, а также на личных основаниях. Гейдрих уже добился немалых успехов у тамошних «дам». Кроме того, ему доставляло особенное удовольствие иметь записи интимных разговоров важных гостей и в соответствующих случаях, когда те вставали на пути его планов, пускать этот материал в ход. В подобных вопросах он не знал щепетильности.

– Мне советовали открыть аналогичный дом для гомосексуалистов. Что вы думаете об этом, доктор? – неожиданно спросил Гейдрих под конец нашего разговора, очевидно надеясь, что я поддержу эту идею медицинскими аргументами.

– Какая внимательность! – воскликнул я с иронией. – Он станет лучшим памятником вашему отзывчивому сердцу!

Он сразу же подхватил тему:

– И значит, вы ничего не знаете о дипломатии и политике? Вы же не простой врач, каким пытаетесь казаться.

Его лицо сияло; он как будто был доволен тем, что нашел человека, пользующегося его собственным оружием.

Я собрался уходить.

– Что ж, господин Керстен, – Гейдрих с саркастической ухмылкой вернулся к обсуждавшейся теме, – если захотите взглянуть на Гизебрехтштрассе – разумеется, исключительно с медицинской точки зрения, – можете сделать это в любое время. Вам достаточно лишь позвонить мне. Я сам вас туда отвезу. Можете прийти в белом халате, это будет замечательно. Я тоже надену белый халат и стану вашим ассистентом.

– Превосходно, господин Гейдрих, это лучшая идея, какую я от вас слышал, – стать массажистом на Гизебрехтштрассе.

С него было достаточно. Я чувствовал, что благодушие начинает оставлять его, и откланялся, поблагодарив за приятный вечер. Он проводил меня до дверей, часовой отдал салют, а Гейдрих покровительственно кивнул.

Гейдрих – неариец

Гут-Харцвальде

20 августа 1942 года

Сегодня я лечил Гиммлера, страдавшего от сильнейших болей. Наконец, когда ему стало лучше, он лег на спину и расслабился, после чего снова произошло то, что столь часто бывало в моем присутствии. Мысли, которые он копил в себе, хлынули из него потоком, и он испытывал облегчение, доверяя их мне. Разговор перешел к гибели Гейдриха. Его смерть глубоко потрясла Гитлера. Смерть Гейдриха «значила для него больше, чем проигранная битва». Гейдрих был одним из немногих людей, знавших, как правильно обходиться с другой страной. Если бы он топтал чехов коваными сапогами, то английская секретная служба ни в коем случае не допустила бы, чтобы с ним что-нибудь случилось. Но он вел себя как разумный человек, государственный муж, пытаясь заслужить доверие чехов, и поэтому стал опасным врагом для англичан, которого следовало убрать. Незадолго до покушения на его жизнь он собрал своих служащих и младших вождей СС и приказал им помягче обходиться с Богемией и Моравией, имея в виду, что такой подход будет иметь больше успеха, чем суровость, поскольку протекторат – цивилизованная страна. Истинно трагическая судьба. Очень трудно найти замену столь высокоодаренному человеку. Гитлер собирался поручить ему другие важные задачи. И он сам, Гиммлер, сталкивается с большими проблемами, пытаясь найти ему преемника для контроля за полицией.