Книга Постсоветский мавзолей прошлого. Истории времен Путина - Кирилл Кобрин

Вот в воинственном азарте Воевода Пальмерстон Поражает Русь на карте Указательным перстом.

Вдохновен его отвагой, И француз за ним туда ж, Машет дядюшкиной шпагой И кричит: Allons, courage!

Полно, братцы, на смех свету Не останьтесь в дураках, Мы видали шпагу эту И не в этаких руках.

Если дядюшка бесславно Из Руси вернулся вспять, То племяннику подавно И вдали несдобровать.

Альбион – статья иная — Он еще не раскусил Что за ма́шина такая Наша Русь и в сколько сил.

То-то будет удивленье Для практических голов, Как высокое давленье Им покажут без паров!

Знайте ж – ма́шина готова, Будет действовать, как встарь, Ее двигают три слова: Бог, да родина, да Царь!

Несколько небольших исторических пояснений. Пальмерстон – министр, а потом премьер-министр Великобритании. «Француз», который «машет дядюшкиной шпагой», – Луи-Наполеон Бонапарт, французский император Наполеон III, племянник Наполеона I. Под словом «ма́шина», с ударением на первый слог, Алферьев имеет в виду паровой двигатель. Удовольствие, с которым поэт применяет этот довольно экзотический для него термин, говорит о многом в русской жизни того времени. «Машин» – с ударением на любом слоге – в стране было тогда немного. Кстати, Крымская война была последней для русского парусного флота – после поражения пришлось ставить на корабли пыхтящие «машины». Что же до «царя», то Николай Первый умер в 1855 году, униженный поражением, этим печальным итогом трех десятилетий, проведенных им на троне. Страна провалилась – экономически, политически, дипломатически, технологически; его сыну Александру пришлось начинать царствование с подписания неприятного мира, в ситуации дипломатической изоляции и финансовой полукатастрофы. Поражение в Крымской войне стало стартовой точкой в реформах Александра Второго. Николаем же были недовольны даже самые ярые русские патриоты, вроде предпочитавшего проводить жизнь за границей Федора Тютчева. На смерть императора он написал:

Не Богу ты служил и не России, Служил лишь суете своей, И все дела твои, и добрые и злые, — Все было ложь в тебе, всё призраки пустые: Ты был не царь, а лицедей.

Я бы добавил эту – тщательно скрывавшуюся поэтом – эпиграмму к нашей литературной антологии о Крымской войне.

Читатель этого текста уже, наверное, заметил, что, вспоминая Крымскую войну, автор до сих пор не провел ни единой исторической аналогии с современными событиями. Действительно, за что ни возьмись в той истории середины XIX века, все выглядит ужасно актуальным – само слово «Крым», дипломатическая изоляция России и неэффективность ее государственных механизмов, цензура, пропаганда, все, включая вечных, с точки зрения параноидальных конспирологов, врагов России – Британии и Турции. Но никаких аналогий читатель здесь не найдет. Аналогии затемняют суть дела, не дают понять смысла как событий, случившихся в 1856 году, так и того, что происходит сегодня, в 2016-м. Здесь все разное – и страны, и политика, и технологии, и общественное сознание. Однако нынешнее российское представление об истории таково, что в нем одновременно разыгрываются самые важные для него события прошлого: и Куликовская битва, и Смутное время, и революция 1917 года, и Великая Отечественная. Ну и там же, на одной сцене, будто в «Поп-Механике» Сергея Курехина, где рядом с хармсоподобным шоуменом Олегом Гаркушей можно было увидеть советского крунера Эдуарда Хиля, разыгрывается Крымская война. Для исторического сознания современного россиянина нет «истории» как таковой, все происходит здесь и сейчас, точнее в вечности, всегда. «Альбион» всегда «коварный» и всегда ведет «Большую игру» где-то там на неведомом Востоке, Турция всегда жаждет крови христиан и попирает ногой святыни Св. Софии, ну а «недовольные» (словечко в 1840-х придумал поэт Николай Языков, высмеивавший тех, кто посмел не иметь общего с властью мнения) всегда подрывают устои. Такому сознанию, при всей его одержимости историей, история, как таковая не нужна. Оно интересуется только самим собой – и своей паранойей.

Оттого один из немногочисленных нынешних медийных комментариев по поводу Парижского трактата[15] в качестве причин Крымской войны указывает нечто экзотическое, из геополитических прозрений Дугина и Жириновского: «Великобритания и Франция жаждали укрепить позиции на Ближнем Востоке, а также заполучить территории Польши, Крыма, Кавказа и Финляндии». Вот так и никак иначе. В голове научного обозревателя Газеты. Ru разыгрываются невероятные баталии в духе новомодных компьютерных игр – и вот уже Франция оккупирует Финляндию, а Великобритания – Польшу. Ну а комментарии к этому академическому мини-исследованию будто написаны самими же авторами статьи: «Вот и не врите. Потери союзников были еще ужаснее. Вообще это мировая война была, Россия от всего мира отбивалась фактически». Все верно. Потери противника были ужаснее русских, Россия на самом деле выиграла эту первую в истории мировую войну, а капитуляция Севастополя – военная хитрость, нацеленная в далекое будущее. Просто русский главнокомандующий князь Меншиков, тот самый потомок петровского фаворита, уже предвидел грядущий 160 лет спустя волнующий момент, когда севастопольцы под бдительным присмотром вежливых путинских человечков без свойств отберут город у Вселенского Супостата к вящей славе Вечной России.

Если же вернуться к настоящей истории, то Крымская война – последняя, в которой Россия сражалась с Британией и Францией, в этой войне участвовала первая в истории сестра милосердия, а также, наверное, впервые в хирургических операциях в полевых условиях была применена анестезия. Британские солдаты придумали специальную вязаную шапку и назвали ее balaklava. Впрочем, конспиролог и здесь нащупает нить всемирного антирусского заговора – ведь в таких шапках Pussy Riot плясали в ХХС.

И в завершение – еще один текст для нашей литературной антологии. Тютчев – не отставной дипломат, сочинявший жалкие официозные стишки и трактаты против революционной европейской заразы, а волнующий, торжественный и горький русский поэт написал 13 августа 1855 года:

Вот от моря и до моря Нить железная скользит, Много славы, много горя Эта нить порой гласит.

И, за ней следя глазами, Путник видит, как порой Птицы вещие садятся Вдоль по нити вестовой.

Вот с поляны ворон черный Прилетел и сел на ней, Сел и каркнул и крылами Замахал он веселей.

И кричит он, и ликует, И кружится всё над ней: Уж не кровь ли ворон чует Севастопольских вестей?

Забытые авторы русской свободы

Речь здесь пойдет о двух вроде бы далеких друг от друга событиях 2016 года, которые тем не менее складываются в примечательный сюжет. Сюжет этот имеет отношение к русской культурной традиции, прежде всего к литературе так называемого «золотого века», от Пушкина до Чехова. Поговорим о том, как она воспринимается носителями этой культуры – или, точнее, теми, кто объявляет себя таковыми, – и о том, как ее видят люди совсем с другим историческим, литературным, общественным опытом.