Книга Дом, который построил… - Елена Тат

– Как же так? Как же по статье? За что? За столько лет верной службы?… – папа мальчика Толика хотел прибавить «и дружбы», но поглядел в змеиные глаза и не сказал.

– Не надо нам шуму, – ответил главбух. – Времена, сам знаешь какие, строгие, Андроповские… сынка твоего взяли, а за ним и тебя прижмут. Им ведь только волю дай. А там уж и всё, как нитка за иголкой потянется… Не надо это нам. Уходи сам, пока тихо все…

– Так, может, еще все обойдется, разберутся и выпустят.

– Выпустят, говоришь? Ему изнасилование шьют, а ты говоришь выпустят?

– Да какой из него насильник? Пацан совсем, шестнадцать лет! И не сам он это… другие…

– Тем более, – со значением сказал главный, – значит, организатор. А это еще страшнее. Короче, нечего тут обсуждать. Все уже там решено, – он показал пальцем вверх, точно в небо. – А раз решено, то нам следует исполнять. И даже не вздумай… даже не вздумай что-нибудь такое выкинуть, если что… – пригрозил главный, не уточняя, что имеет в виду. Папа мальчика Толика и так все понял и молча кивнул.

Сколько раз он все пытался добровольно «завязать с этим делом», и все не мог. И вот, ему-таки пришлось это сделать… но уже не по своей воле…ив самый трудный для него момент.

Он вернулся домой и подумал, что ведь действительно, главбух прав, со дня на день милиция может сделать в квартире обыск и посыплются вопросы, на которые не так-то просто будет дать ответ.

Жена рыдала, названивала дочери, ища у той утешения, но та как-то все время отсутствовала дома и поговорить им никак не удавалось. Папа мальчика Толика кое-как ее успокоил, потом поднял свои связи, и нашел адвоката, которая собаку съела на таких делах. Но больше он рассчитывал не на нее, а на взятку судье. Да, главбух прав, времена андроповские и строгие, но жизнь научила, что за деньги можно купить все. Дело только в их количестве. Он решил не скупиться, поехал к теще и вскрыл упаковку с надписью «дрожжи».

За взятку его и посадили. Остальное раскрутили уже по ходу дела.

Мальчику Толику дали семь лет, а двум отморозкам по пятнадцать. Никто из троих из тюрьмы домой не вернулся. Отморозки совершили из колонии побег и сгинули где-то в тайге. А мальчик Толик, отбыв срок, не заезжая в Москву, говорят, уехал в какой-то далекий монастырь. Замолил ли он там свои грехи – Бог весть, но больше его никогда и никто из знакомых не видел.

Мама мальчика Толика, оставшись одна, потихоньку спилась с горя, опустилась на дно и закончила свои дни в особо морозную ночь где-то в сугробе у Павелецкого вокзала. Убила ее не столько судьба сына, сколько одиночество и одновременная потеря богатства, мужа и предательство дочери. Любимая Светочка отказалась от родителей и полностью обрезала все концы. С такой родней ей было не по пути, а мать не смогла этого вынести.

Поэтому, когда папа Толика вернулся из своих «восемь лет с конфискацией», у него не было ни жены, ни детей, ни квартиры. Тесть тоже умер. Осталась только тёща, постаревшая, но по-прежнему бойкая трудяга Люська, на старости лет таскавшая тряпку в ближайшем кафе. Так они и доживали вместе, время от времени переругиваясь и оплакивая свою загубленную жизнь.

Времена изменились, СССР давно не было, а в новодельной России как на дрожжах поднимался молодой бизнес, и теперь чуть ли не каждый второй занимался тем, что в прежние времена называлось спекуляцией и грозило тюрьмой. Такие хваткие и верткие бухгалтеры, как папа мальчика Толика были нарасхват, и он бы мигом устроился куда-нибудь, если бы захотел. Но он не хотел. Он был сломлен. Ему уже мало что было надо. И он чувствовал приближение конца…

Хоронила его одна Люська, потратившая на похороны все свои сбережения. Никого больше не было. Потому что не было в этом мире ни единого человека, которому бы он когда-нибудь сделал добро просто так, ничего не ожидая взамен.

Аня лежала вначале в реанимации, в хирургии, где ей зашили губы, голову и бровь, собрали нос и долго штопали женские внутренности, собирая консилиумы, чтобы решить, чем пожертвовать, а что оставить. В итоге жалость и смелость хирургов сотворили чудеса, и сохранить удалось практически все. Потом ее перевели в психиатрию, лечили от страхов, бессонницы и тяги к суициду. Родителям объяснили, что она вряд ли станет жить жизнью обычной женщины и обретет семью, слишком страшна нанесенная ей психическая травма. Хотя шанс есть всегда, в жизни всякое случается…

Школу она закончила, не выходя из своей комнаты. Учителя безропотно приходили заниматься к ней на дом после своих основных уроков. Это была их добровольная милостыня для своих, убитых горем коллег и выросшей на их глазах девочки. И она получила свою медаль, хотя и не пришла за ней лично.

Заслуженную медаль не только за отличную учебу, – как сказал в своей речи на торжественном вручении аттестатов директор, – но и за мужество не смотря ни на что жить и оставаться достойным человеком. Весь зал аплодировал стоя, но Аня этого не видела. Лишь родители утирали слезы…

Как только позволили врачи, Надя и Юля стали ежедневно ходить к своей подружке в больницу или домой, и развлекать ее, помогая вернуться к нормальной жизни.

Потом уже они и не могли точно вспомнить, кто же из них принес ей первую книжку про любовь. Дамские романы, как грибы после дождя, появлявшиеся в то время на книжных развалах, все больше завоевывали сердца россиянок. Аня проглотила одну книгу и затребовала другую, потом третью. Мать встревожилась: не станет ли хуже? Все эти любовные страсти, объятия и поцелуи, – не пробудят ли они у дочери страшные воспоминания? Не всколыхнут ли только чуть затихшую волну?

Но доктор, после расспросов, ее успокоил: – Не трогайте ее пока. Каким-то чудом она сама себе интуитивно придумала такую терапию, заменяет свое пережитое прошлое на прочитанное из книжек. Очень может быть, что у нее получится наложить одну картинку на другую. Молодец, девочка…

Аня поступила в институт, ходила на лекции и семинары и мало чем отличалась от своих сверстников, разве что очень неброской для молодой красивой девушки одеждой, и стремлением к уединению. Личная жизнь ее ограничивалась лишь узким кругом общения с любимыми подружками, да чтением. И еще были две особенности: она никогда не оставалась один на один в закрытом помещении с мужчиной и не ездила с ними в лифте, даже с соседями, которых знала с детства. Ну, ведь ее легко понять: и хорошего мальчика Толика она тоже знала с детства…

Однажды, когда она дочитала очередную книжку, а другой под рукой не оказалось, она взялась за перо сама. Таким образом, через несколько лет и появилась писательница Анна Морозова.

Практически ничего в ее отношении к людям после пережитого насилия не изменилось. Внешность ее не пострадала, здоровье поправилось. Она не озлобилась, не стала на каждого встречного мужчину смотреть, как на потенциального насильника, не подозревала ни в ком подлости. Вот только ее отношения с Богом испортились напрочь. Всю свою ненависть, обиду и ответственность за произошедшее, она возложила на Небеса.

Когда она на короткое время приходила в себя в палате интенсивной терапии, вся опутанная проводами и трубками катетеров и капельниц, то сразу же начинала плакать и биться, терзаемая ужасом и стыдом от обрывочных, вспышками всплывающих в голове воспоминаний. И лишь одна мысль пульсировала в голове: умереть, не дышать, не помнить, не видеть… перестать существовать, чтобы память о том, что случилось, тоже умерла вместе с ней…