Книга Схема убийства - Илья Бушмин

Ручка воткнулась острым концом в глотку Фомы, между сонной артерией и заплывшим жиром кадыком. Из раны фонтаном хлынула кровь. Фома заверещал, шарахаясь назад. В ту же секунду я схватил опешившего Пинженина, прикрывшись им, как щитом, и утопил ручку в его шее, готовый проткнуть. Я повернулся так, чтобы Пинженин был на одной линии между мной и возвышающейся вдали эстакадой, и проорал ему на ухо:

– Пусть он бросит ружье! Пусть он бросит пушку, твою мать, или я тебе сейчас кадык выколупаю!

Пинженин мог убедиться, что это больно, потому что в паре метрах от него, вопя и держась руками за фонтанирующую рану, волчком кружился Фома. Пинженин вскинул руки и замахал в сторону эстакады.

– Оля, беги!

Ольга скулила, круглыми от ужаса глазами таращась на Фому и на меня, укрывшегося за Пинжениным.

– Беги, сказал! Быстро! Пошла!

Мой рев вывел ее из шока, и Ольга бросилась наутек. Поскальзываясь и едва не падая, она понеслась прочь – в сторону ворот, откуда совсем недавно появился я.

Где-то вдалеке, разнесясь по территории глухим эхом, прогремел выстрел. Грязь взвилась гейзером в метре позади удирающей Ольги. Еще сильнее вдавив ручку в глотку Пинженину, я заорал:

– Если он выстрелит еще раз, ты труп! Ты меня понял, сука? Сделай, чтобы он не стрелял! Быстро!

Пинженин пропищал что-то нечленораздельное и лишь еще активнее замахал руками притаившемуся на эстакаде Грачу. Пинженина колотило от страха. Умирать в этот серый и грязный день он не был готов.

– АААА! – проревело что-то сзади. Я не успел даже обернуться, как мощная туша Фомы налетела на меня, сбивая с ног. Ручка вылетела и плюхнулась в грязь, а следом за ней в омерзительную дрожащую жижу рухнул и я. Фома прыгнул следом, впечатывая свой мощный кулак мне в грудь.

– ЫЫЫЫ! – утробно выл он. Рана в его шее фонтанировала, забрызгивая кровью мое лицо. Фома обхватил мое горло двумя руками, норовя вырвать глотку. Он был чудовищно силен: мышцы, трахея и дыхательные каналы заныли от отчаянной, выворачивающей наизнанку, боли, и в глазах потемнело.

Я разинул рот в рвотном порыве, но рвота застряла на полпути, потому что крепкие клешни Фомы перекрывали ей путь. Меня заколотило в агонии, а в глазах вспыхнули черные, как смерть, пятна. Я не видел ничего – и чувствовал лишь ладони Фомы, терзавшие и сдавливавшие мою глотку. В отчаянной попытке спасти жизнь я потянулся скрюченными пальцами к лицу Фомы, но не мог дотянуться до них. А он душил еще сильнее, вдавливая меня в грязь все ниже и ниже. Жижа хлынула на лицо.

Грязь! Я зачерпнул ее обеими ладонями и швырнул Фоме в лицо. Из-за заволакивавших глаза черных пятен я не видел ничего, полагаясь лишь на ощущения. И они не подвели. Фома снова заверещал, а его хватка ослабла. Стремление ЖИТЬ придало сил, подчерпнув из их каких-то неведомых мне внутренних запасов, и я каким-то чудом умудрился скинуть с себя здоровяка.

Перевернувшись, я встал на четвереньки. Хрипло и жадно вдохнул. Воздух, пройдя по травмированным дыхательным путям растерзанного Фомой горла, царапал, как бритва – и меня вырвало прямо в грязь. Отчаянно моргая, пытаясь тем самым вернуть зрение, и продолжая хрипеть, я поднялся на ноги. Меня качало, а в глазах двоилось и троилось – но все-таки они видели.

Фома барахтался в жиже в метре от меня. Он пытался встать, приподнявшись на руках, но они скользили и подгибались – он слабел на глазах. Потеря крови из рассеченной глотки, наконец, давала о себе знать. Пинженин бежал к черному внедорожнику.

Тварь, подумал я и бросился за ним, моля низкое рыдающее небо лишь об одном – чтобы у меня хватило сил.

Но у неба, как всегда, были другие планы.

Снова где-то вдали раздался треск, раскатившись по пустырю заброшенного завода, как робкий гром. И капля раскаленного металла пронзила мое плечо. Меня, словно куклу, швырнуло назад, и я распластался в грязной луже.

В глазах стремительно темнело. Грудь заполнил раскаленный, как в аду, жар. Он полыхал и бесновался, выкручивая меня наизнанку. А мое сознание закрутило каруселью и стало уносить неизвестно куда.

Я открыл глаза, подставляя их под потоки воды. Мое тело конвульсировало, но я не чувствовал этого так, как чувствовал совсем недавно. Тело было уже где-то вне. И до меня, наконец, дошло, что это. Именно так чувствуется дыхание смерти.

Говорят, перед смертью человек вспоминает всю свою жизнь. Наверняка вы слушали об этом, правда? Так вот знайте – это неправда.

Ничего не прокручивалось перед глазами, как проматываемая назад кинопленка. В мозгу не вспыхивали яркими вспышками ключевые моменты моей жизни. Улыбка мамы, первый поцелуй, первое предательство. День, когда научился плавать. Или первая бутылка, выпитая украдкой за гаражом с пацаном из соседнего подъезда… Нет, все не так. Испуская дух, ты ощущаешь только себя. Когда приходит дух смерти, он наполняет новым смыслом все твое существо. Все остальное становится неважным.

Лежа в мокрой чавкающей грязи, я хрипел и широко распахнутыми глазами таращась на бьющие с небес потоки дождя. Они заливали лицо, глаза и кровоточащую сквозную рану, которая совсем не болела.

В детстве я любил смотреть на небо. На дневное небо с бегущими по нему облаками, которые жили собственной жизнью, меняясь на глазах, и безмятежно ползли одной им известной дорогой. Иногда мне казалось – точнее, я хотел верить – что символы, которые я угадываю в очертаниях того или иного облака, являются знаками. Посланными мне с небес. Это было захватывающе. Но больше всего я любил звездное небо. Бескрайнюю тьму за окном, тихой ночью, когда весь город спит, а ты таращишься на далекие точки, которые пробуждают что-то смутное, неясное, но волнующее в душе.

А когда я вырос, то, перестал смотреть на небо. Как и все, я стал смотреть вниз, на мусор и грязь.

И вот сейчас то самое небо вернулось. Настоящее, бескрайнее и искреннее.

По иронии судьбы – именно в ту минуту, когда я обретал свою смерть, утопая в грязи.

Колесов

Я несся на всех парах, рассекая колесами лужи и поднимая цунами брызг. Двигатель ревел, а дворники работали на полную мощность, безуспешно сметая заливавшую лобовое стекло воду. Забор заброшенного кирпичного завода, вдоль которого я несся, насилуя двигатель «десятки», казался бесконечным. И вдруг впереди, в нескольких метрах от меня, всплыл силуэт. Я дал по тормозам. Автомобиль пронесло вперед, и я бы сбил человека, если бы не очередная яма, в которой утонуло и застыло правое колесо.

Даже ямы существуют для чего-то.

В человеке я узнал Ольгу. Сейчас она не походила на сдержанную и зажатую, чуть высокомерную бухгалтершу. Растрепанная, смертельно бледная, с перекошенным лицом и связанными руками, она что-то кричала.

Я выпрыгнул из машины, вырывая из кобуры пистолет.

– Где они?!

– Там! – ее голос срывался, как перепуганный зверек. – Они его убивают! Помогите!