Книга Материнское воскресенье - Грэм Свифт

Но ей все-таки удалось в одной из своих книг сказать нечто подобное. И честно говоря, смерть Дональда, второе сильнейшее горе в ее жизни, она восприняла как собственный конец. Если бы Дональда возложили на погребальный костер, она вполне могла бы прыгнуть в огонь за ним следом. Но вместо этого она стала еще лучше писать и вскоре превратилась в знаменитую писательницу.

Ее книга «Мысленным взором» была еще не только не опубликована, но даже и не закончена – собственно говоря, она еще толком и начата-то не была, – когда осенью 1945 года опухоль мозга отняла у нее Дональда. Узнав о своей болезни, он не слишком удачно пошутил: «У меня всегда мозгов было слишком много». И прибавил: «Уж теперь-то у меня точно не будет возможности выдать какую-нибудь государственную тайну!» Он сумел вполне благополучно пережить войну в качестве дешифровщика, а его лучшим научным работам, пожалуй, еще только предстояло увидеть свет. И все это теперь – мрачно шутила она про себя – так и останется в области ее фантазий, точно художественный вымысел в романе.

«А знаете, какие самые большие затруднения испытывали мы с Дональдом? Когда пытались разобраться, как соотносятся слова и предметы».

Она, разумеется, шутила. Она шутила даже в романе «Все в уме». Она ухитрилась пошутить даже насчет «государственных тайн», о которых упоминал Дональд. Однако ей все же пришло в голову опубликовать роман с таким названием. Да и названия «Мысленным взором» и «Все в уме» звучали, пожалуй, слишком абстрактно, слишком «умственно». Ха! Недаром она двенадцать лет была замужем за философом!

На самом деле «Мысленным взором» был самым чувственным, самым откровенным и самым сексуальным ее романом. Ей наконец-то удалось найти способ, чтобы написать об этом. Именно тогда к ней впервые по-настоящему пришел успех. Ей тогда было сорок восемь, для писателя не так уж и много (к тому же у нее имелись определенные извиняющие обстоятельства), но многовато, чтобы становиться матерью, хотя от этой роли она всегда по каким-то своим причинам шарахалась. Пожалуй, можно было предположить, что она просто не имела достойного примера материнства. Разве что Милли. Однако, когда не стало Дональда, с его живыми серо-голубыми глазами и оглушительным смехом, она очень пожалела, что не уступила его уговорам и не решилась родить ребенка.

Итак, в сорок восемь лет она стала знаменитой. Правда, роман «Мысленным взором» кое-кого откровенно шокировал, а некоторые были возмущены и вовсю злословили. Ведь ее книга вышла в 1950 году – лишь лет через двадцать к подобным откровениям начнут понемногу привыкать. Еще больше всех возмущало, что такое пишет женщина. Что она писательница, а не писатель. То есть «дама, пишущая романы». Господи, где они только откопали подобное выражение? Да еще и никак не могут понять, откуда она такая взялась.

Сорок восемь лет, и уже знаменита, и к тому же бездетная вдова, а впереди у нее еще добрая половина жизни, начавшейся в сиротском приюте.

– А у меня, знаете ли, весьма печальные новости. – Стоило мистеру Нивену это сказать, и слова вновь продемонстрировали свою ненадежность, свою способность отделяться от реальных вещей и куда-то улетать. Он и сам с явным трудом подыскивал нужные слова, а у нее настолько засели в голове недавние размышления о грядущей свадьбе Пола, что ей показалось, будто мистер Нивен сказал «венчальные новости». Странное выражение. Пожалуй, такой ошибки даже Милли сделать бы не смогла.

А когда ему наконец удалось собраться с силами, он заставил себя произнести еще несколько слов:

– Господи, как страшно вы побледнели, Джейн! – И она вдруг подумала, что нечто подобное может происходить с людьми только в книгах. В книгах герои часто «страшно бледнеют», а их глаза либо «мечут молнии», либо «пылают огнем», а еще у них «кровь застывает в жилах». Во всяком случае, она часто встречала такие выражения в тех книгах, которые уже успела прочесть.

– Мне очень жаль, Джейн, что приходится сообщать вам такие страшные вещи в Материнское воскресенье…

И ей показалось – теперь она была в этом почти уверена, – что в Бичвуд он вернулся в одиночестве, что он специально приехал пораньше, чтобы сообщить эти печальные новости именно ей, ибо именно ей они и предназначались. Как если бы он явился с неожиданным сообщением, что у нее больше нет матери.

– Видите ли, Джейн, произошел несчастный случай. Увы, со смертельным исходом. Пол Шерингем погиб. Мистер Пол из Апли.

У нее хватило присутствия духа – а может, она это сделала чисто рефлекторно, – чтобы переспросить:

– Погиб в Апли?

– Нет, Джейн, не в Апли. Это случилось на дороге. Автокатастрофа.

И тут он снова сказал:

– Как вы страшно побледнели, Джейн.

И ей даже показалось, что он шагнул к ней, желая ее поддержать, и даже руки к ней протянул немного неуверенно, но галантно. Он явно был уверен, что она сейчас упадет в обморок.

Джейн никогда не узнает, как сам мистер Нивен мог бы описать и эту сцену, и все то, что за ней последовало. Как он мог бы «сочинить эту сцену», если бы вздумал сам писать роман. И ей, конечно, никогда не узнать – хотя эта мысль и была связана лишь с ее собственными мгновенно возникшими паническими домыслами и предположениями, – много ли мистеру Нивену на самом деле было о ней известно.

Она никогда не узнает (ни в семьдесят, ни в восемьдесят лет), часто ли у других людей – не писателей – появляются подобные домыслы и предположения. Для нее это так и осталось загадкой.

Пол Шерингем такими вещами точно не занимался. В этом она, пожалуй, была абсолютно уверена. И это, безусловно, делает – делало – ему честь.

Он тогда выехал из Апли так поздно, что непременно должен был опоздать (ей это сразу было ясно), и помешать его опозданию могло лишь какое-то волшебство или внезапное приостановление действия законов физики. Она прекрасно знала (хотя никогда и никому об этом так и не скажет), что он и не думал никуда торопиться – как раз наоборот! – хотя вроде бы и говорил, что у него назначено свидание с будущей невестой. И тем не менее он очень старался выглядеть как следует, когда все-таки стал собираться на это свидание, и в итоге выглядел просто безупречно. Но и об этом тоже по-настоящему будет знать только она одна, потому что потом что-либо определить было уже невозможно: после столкновения машина загорелась, и тело Пола не только оказалось страшно изуродовано, но и обгорело. Впрочем, как она узнает потом, кое-какие его вещи все же уцелели, и по ним вполне можно было предположить, как тщательно он был одет, а также сразу установить его личность. Например, по портсигару с инициалами и по перстню с печаткой. Да и сам автомобиль оказался не настолько искорежен, так что его сразу же опознали как автомобиль Пола Шерингема (на котором он зачастую ездил слишком быстро).

Но он в любом случае должен был значительно опоздать на свидание с Эммой Хобдей. Опоздать настолько, что чувства его невесты – сперва тривиальное возмущение по поводу нарушенных планов, а затем даже гнев – могли смениться ужасными подозрениями. Боже мой! Да он же попросту сделал из нее посмешище, заставив столько ждать понапрасну! Ее будущий муж выбрал именно этот день – а день выдался просто потрясающий, – когда она окажется совершенно одна, лишенная поддержки близких, чтобы порвать с нею и сбежать. Какие там занятия юриспруденцией! Он воспользовался тем, что в доме абсолютно никого не будет, чтобы спокойно удрать – и бросить ее! Сесть в свой автомобиль и скрыться в голубой дали! Потому что не смог смириться с тем фактом – ведь оставалось-то всего две недели! – что будет вынужден жениться на ней, на своей законной, помолвленной с ним невесте. А может, на него давили и еще какие-то, неизвестные ей, обязательства? Вот он и выбрал столь чудовищный способ объяснить ей, что их свадьбе не бывать.