Книга Чародей звездолета «Агуди» - Юрий Никитин

Он двинул пальцем, изображение моментально сменилось,Карашахин сказал ровным голосом:

– Выступления духовного главы кобызов Али Аддина. Ониего называют верховным муфтием, хотя среди муфтиев, я проверил, такой нечислится.

Я отмахнулся:

– Признание других богословов не так важно, еслипризнает народ. И слушается. Ведь слушается? То-то же. Хорошо, давайте.

Худой мужчина с пылающим взором, возраст средний, лицозаостренное вперед, с резкими чертами, явно не диетой держит фигуру, орлиныеблестящие глаза, буквально завораживающие, в гипнотизерах такому бы цены небыло, смотрит прямо в экран, голос звучит с пылкой благодарностью:

– Я посетил все села, где сейчас расселяются кобызы.Моя душа потрясена, а благодарное сердце не находит слов, чтобы выразить всюполноту чувств, которую испытываю… которую испытывает каждый кобыз к русскомународу!..

Он выглядел прекрасно, на мой придирчивый взгляд, эдакийМоисей, выведший народ из узбекского плена, но если люди Моисея послесорокалетнего скитания по пустыне, добравшись до зеленых просторов Палестины,начали жечь города и села, убивать всех людей, скот, рубить сады и ломатьжилища, то кобызы пришли, как погорельцы, а русское сердце чувствительно, как увсякого бедняка к другому бедняку, которому, оказывается, еще хреновее…

– Русские люди приютили нас, – продолжалмуфтий, – обогрели и накормили. Обогрели своим сердцем, приютили внеобъятной России, наполнили наши души чувством благодарности к великомурусскому народу, такому щедрому, великодушному…

Павлов бесстрастно молчал, поблескивал темными глазами. АГромов хмыкнул, толстые губы раздвинулись в сардоническую усмешку:

– Приютили… это от нашей бездумной щедрости. Американецпогорельцу деловито подыскивает работу, а наш русский снимает последнюю рубахуи бездумно отдает. Насчет земли еще смешнее. Русские и не понимают, что они всамом деле приютили, дали кобызам землю.

– Но как же…

– А русские никогда не считали ее своей. Всегдакняжеской, барской, помещичьей, колхозной, а теперь снова государственной… Такчто, по мнению рязанцев, кобызы как бы захватили чужую, государственную, а неих землю, русскую…

Карашахин двинул пальцем, изображение прервалось.

– Дальше в том же духе минут двадцать, – сказал онхмуро. – Не буду отрывать от важных… скажем даже, государственных дел,Агутин, вы бы хоть бутылку под стол, перейдем сразу к последнему выступлению,состоявшемуся вчера.

На экране тот же муфтий, я бы не назвал его раздобревшим,все такой же худой и хищный, с пылающим внутри огнем, что сжигает внутренностии выдает себя неестественным блеском глаз, но все же иной, почти непостаревший, хотя восточные народы сжигают себя быстрее живущих в северномклимате. На этот раз на плечах дорогой халат, переливается серебряным блеском,словно солнечные зайчики по бегущей воде, на голове роскошная чалма с зеленымверхом и крупным красным пером.

Карашахин подвигал изображение, явно пропуская цветистоевступление, картинки исчезали, появлялись, наконец осталась, где муфтий говорилприподнято и торжественно:

– …спасибо за возможность жить своим укладом, по своимобычаям, за возможность изучать свой язык, свою культуру. У нас маленькийнарод, но с великим и гордым прошлым, мы не хотим, чтобы молодежь забывала онаших обычаях, потому просим позволить не только совершать обряды по нашим обычаям,но и позволить вести судебные дела в соответствии с обычаями нашего народа…

Громов буркнул:

– Это кровная месть, что ли?.. Или умыкание невест?

– Тихо, – шикнул Забайкалец. – Тебе бы тольконевест умыкать…

– Наши обычаи, вы сами видите, не давали емураствориться среди других народов в течение тысячелетий…

– Ага, миллионов лет, – снова буркнул Громов.

– Не завидуй, – шикнул опять Забайкалец.

– Это я завидую?

– Ты.

– С чего бы это? Наша история тоже длинная! Вот когдаэтруски и пеласги…

Я сказал раздраженно:

– Умолкните или выставить? Пеласги!

– …на всех поселениях, где живут кобызы, –продолжал муфтий. – или где их количественно больше. А в тех селениях, гдерусских больше, можно проводить референдум со свободным волеизъявлением: какойсуд они предпочитают – российский или кобызский?

Павлов ругнулся:

– Сволочь! По самому больному месту. Наша юриспруденциясамая нелепая! Конечно же, русские предпочтут кобызскую.

– А какая она? – спросил Забайкалец.

– Да какая разница? – огрызнулся Сигуранцев. –Любую возьми, не глядя, уже лучше нашей. Кобызы уж точно убийцу не станутосуждать на два года с отбыванием в камере с телевизором и правом досрочногоосвобождения!

– …за кобызскими общинами должно быть закреплено правоустанавливать свои законы в пределах их компактного проживания, –доносился с экрана мерный и очень уверенный голос. – Это нисколько неущемляет права проживающего там русского населения.

Громов сказал хмуро:

– А кто не желает подчиняться кобызским законам, можетуе… в смысле удалиться за пределы их конклава. Или анклава.

– А потом еще раз удалиться, – сказалЗабайкалец, – когда анклав расширит свои границы. И еще. И еще. Пока неокажется на Чукотке.

– Или в Арктике, – бросил Сигуранцев с нервнымсмешком. – С пингвинами.

– Пингвины в Антарктиде, – поправил Каганов.

– А разве она не в Арктике?

Ответить тот не успел, снова вошел бесплотный помощникКарашахина, поклонился. Карашахин принял из его рук тонкую красную папку и,сделав к столу пару шагов, осторожно положил передо мной, словно это бомба снестабильным взрывателем. Судя по надписи, документы в папке касаютсякультурных связей, я сразу вздохнул с облегчением. Культура – это безопасно, вовсяком случае, опасность невелика и не сразу заметна, намного больше неотложныхдел… Взгляд, перескочив десяток верхних строк, зацепился за текст, пару секундя сканировал, члены кабинеты вежливо молчали.

– Ну вот, – сказал я кисло, – английскиедеятели культуры просят разрешения посетить расселения кобызов, ознакомиться сособенностями их культуры. Обычное дело, но Всеволод Лагунович и тут увидитпроиски империализма.

Карашахин спросил хмуро:

– А вы не видите?

– В упор не вижу, – ответил я сердито. –Обычная практика. Не так уж много осталось на земле народов, что все ещецепляются за свой язык, веру, имена, традиции. Все спешат перейти наанглийский, вот Татарстан переходит на латиницу, Башкирия… А просится к намвсего лишь какая-то группа по культурным связям. Не парламентарии, не членыконгресса.