Книга По ту сторону рифта - Питер Уоттс

– Безумие, – говорю я ему. Без шлема я слеп и глух, как язычник. – Я не сделал ничего дурного. На каком основании…

Констебль, стоящий за штурвалом, уводит экипаж налево. Второй кладет мне руку на плечо и решительно разворачивает.

Площадь Голгофы. Ну конечно же.

Сюда приходят умирать безбожники. Изымать шлем было необязательно: в этом месте ощутить присутствие Господа не способен никто. Наш экипаж бесшумно скользит мимо шеренг еретиков и одержимых, распятых на крестах; глаза их закатились, из пробитых штырями запястий струйками сочится кровь. Должно быть, некоторые находятся здесь с того дня, когда погиб Траян: казни через распятие растягивались на целые дни и до изобретения анестезии, а теперь у нас более цивилизованная страна. Мы не терпим излишних мук, даже если речь об осужденных.

Уловка старая и несложная: миновав эти ряды, немало пленников предпочли пойти на сотрудничество еще до всяких допросов. Неужели эти двое не понимают, что я вижу их насквозь? Не знают, что я и сам бессчетное число раз проделывал такое?

Некоторые из умирающих вскрикивают, когда мы проезжаем мимо, – не от боли: это голоса демонов, что обитают у них в головах. Даже и теперь зло ведет свои проповеди. Даже теперь тщится обратить других в свою безбожную ересь. Неудивительно, что Церковь глушит сигнал в этом месте, – что бы подумал обычный человек, ощущая присутствие Всевышнего и в то же время слыша богохульства?

Тем не менее я почти чувствую присутствие Бога. Такого быть не могло бы, даже если б у меня не отобрали шлем. Но нет, вот она, струйка Божественного – словно тоненький луч яркого света, пробившийся сквозь грозовые тучи. Его сила невелика; близость Господа не захлестывает меня, как прежде, – и все же утешает меня. Он вездесущ. Он присутствует даже здесь. Его не изгнать заглушающими полями – как не выключить солнце, закрыв окно.

Господь говорит мне: «Будь сильным. Я с тобой».

Мой страх уходит, точно отливающая волна. Я поворачиваюсь к конвоирам и улыбаюсь: Бог пребывает и с ними, надо только осознать это.

Но они, кажется, не осознают. Когда мы встречаемся глазами, что-то в их лицах меняется. Прежде на них было лишь угрюмое, неприветливое выражение.

Теперь же они отчего-то выглядят почти напуганными.

Меня ведут в храм, но не к епископу – сначала прогоняют через световую трубу. Уверяют, будто это плановое обследование, хотя в последний раз я был в трубе четыре месяца назад, и до следующего осмотра еще целых восемь.

Панцирь мне после осмотра не возвращают. Меня просто конвоируют в палаты епископа. Над богато украшенной дверью изображено подобие огненного креста и начертаны слова, явленные Господом Константину: In hoc signo vinces. Сим знаком победиши.

Потом меня оставляют одного, но здешние порядки мне известны. Снаружи караулит стража.

В кабинете темно и уютно, всюду подушки, бархатные занавеси и красное дерево. Окна отсутствуют. На одной из стен светится экран, демонстрируя череду объемных изображений. Каждое задерживается на несколько секунд, затем гипнотически перетекает в следующее: подножие Синая; Пролиний, возглавляющий поход на индуистов[24]; наконец, сам Святой Грот, где Господь явил Моисею Неопалимую Купину, где Он явил всем нам путь Духа Святого.

– Представьте, будто мы его так и не нашли.

Я оборачиваюсь и вижу епископа, который возник словно бы ниоткуда и наблюдает за мной. В руках у него большой конверт цвета слоновой кости. На губах играет чуть заметная улыбка.

– Учитель? – произношу я.

– Представьте, будто не было видения Константина, будто Евсевий[25]так и не выслал ту экспедицию на Синай. Представьте, будто после Моисея Грот так и не обнаружили. Никакой тысячелетней истории, никакого технологического расцвета. Лишь очередная недоказуемая легенда о галлюцинирующем пророке, которому вверили в горах десять заповедей, но не дали средств, чтобы провести их в жизнь. Мы ничем бы не отличались от язычников.

Он указывает мне на диванчик – роскошное мягкое канапе винного цвета. Сидеть мне не хочется, но желания оскорблять епископа тоже нет. Я осторожно устраиваюсь с краю.

Епископ остается на ногах.

– Знаете, а я ведь был там, – продолжает он. – В самом сердце Грота. И преклонил колена в том самом месте, где это некогда сделал и Моисей.

Он ждет отклика. Я откашливаюсь.

– Полагаю, это было… неописуемо.

– Не то чтобы. – Он пожимает плечами. – Думаю, человек ближе к Богу во время обычных утренних молений. Все-таки присутствие там… сырое. Неочищенная руда. Удивительно, что природное образование вообще способно вызывать в нас хоть какие-то религиозные импульсы, и уж тем более – настолько последовательные, чтобы из них выросла целая культура. И все-таки эффект… слабее, чем ожидаешь. Его переоценивают.

Я сглатываю и молчу, точно воды в рот набрал.

– Разумеется, то же самое можно сказать и про религиозные переживания в целом, – продолжает он, добродушно святотатствуя. – По сути, все сводится к электрическому замыканию в височной доле мозга. Божественного в этом не больше, чем в силах, что двигают стрелку компаса и притягивают железные опилки к магниту.

Мне вспоминается, как я впервые услыхал подобные речи – вместе с другими воспитанниками яслей, аккурат перед нашим первым причастием. «Это такой фокус, – объясняли нам. – Как статические помехи в радиоприемнике. Они запутывают ту часть мозга, которая у вас отвечает за границы, то есть определяет, где заканчиваетесь вы и начинается все остальное. И когда ее сбивают с толку, она решает, что вы бесконечны, что вы и весь тварный мир – единое целое. Она заставляет вас думать, что вы находитесь пред ликом самого Господа». Нам показали картинку, на которой в темном абрисе человеческой головы большущей сморщенной сливой красовался мозг. Важные элементы обозначались стрелками и подписями. Затем старшие принялись разбирать жезлы и молельные колпаки, демонстрируя крохотные магниты и соленоиды – все эти хитрые устройства, которые смутили разум целой расы.

Кое-кто из нас понял не сразу. Для ребенка «электромагнит» – всего лишь очередной синоним «чуда». Но старшие терпеливо повторяли азы простыми и доступными словами, пока все мы не усвоили суть: мы не более чем машины из плоти, а Бог – технический сбой.

А потом на нас надели молельные колпаки, открыв нас Духу, и пришло непреложное знание, что Бог реален. Пережитое нами выходило за пределы логики и всяких дискуссий. Места для споров не оставалось. Мы попросту знали. Все прочее обернулось пустыми словами.

«Не забывайте, – наставляли нас потом. – Когда язычники скажут вам, что Господь наш – вымысел, вспомните эту минуту».