Книга Политика - Адам Терлвелл
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Булгаков был уверен, что это чей-то розыгрыш, но терпеливо ждал. Он рассматривал рукав своей коричневой вельветовой кофты. На рукаве было жирное пятно с прилипшим кусочком лука. Он попытался стряхнуть лук, но не смог. Лук прилип. Он отковырнул его ноггем.
Через две или три минуты из трубки послышался голос. Это был голос Сталина.
— Извините, товарищ Булгаков, что я не смог отреагировать на ваше письмо раньше. Я был очень занят. Меня заинтересовало ваше письмо. Я бы хотел с вами побеседовать. Не знаю, когда нам удастся поговорить, потому что я крайне занят. Но я вам сообщу, когда мы сможем встретиться. В любом случае, мы постараемся помочь вам.
Это был Сталин.
Информатор подумал, что Сталин совершил блестящий агитационный ход. Согласно этому агенту — назовем его Игорем — все говорили: “Сталин — выдающийся человек, и — представьте себе — такой простой и доступный!” Игорь сообщал, что популярность Сталина достигла необычайных высот. О нем говорили с искренним теплом и любовью и пересказывали легендарную историю письма Булгакова. Ее рассказывали в каждой пивной.
После телефонного звонка Булгаков получил работу в Московском Художественном театре. Он больше не печатался. Он был недоволен режимом. Он сопротивлялся. Но звонок Сталина ставил его в безвыходное положение. По-моему, эти две ситуации — Сталин с Булгаковым и Моше с Наной и Анджали — очень похожи. На первый взгляд, это может показаться невероятным, но это так. Если вы обратили внимание, в этой книге меня не интересуют такие мелочи, как история СССР. Я не хочу писать о столь ограниченных вещах. Нет, меня интересует доброжелательность. Так что если рассматривать сталинизм как тоталитарную агрессию, то сравнение Наны, Анджали и Моше со сталинизмом может только рассмешить. Но если сталинизм означает вежливость, тогда мы видим очевидное сходство. Назовем эту разновидность сталинизма “телефонным сталинизмом”.
Телефонный сталинизм означает использование доброжелательности как метода принуждения. Принуждения к компромиссу.
Каждый из нас иногда становится телефонным сталинистом.
В терминах доброжелательности я не нахожу никакой разницы между поведением Наны и Булгакова, Моше с Анджали и Сталина.
Анджали вошла в гостиную Моше. Нана лежала на диване, завернувшись в одеяло. У нее был выходной. Она смотрела утреннее ток-шоу Триши. Она смотрела Тришу, глядя в потолок. Она глядела в потолок, потому что раздумывала над заглавием передачи: “Мой приятель заставил меня стать стриптизершей, а теперь запрещает мне танцевать”. “Эротические танцы” не казались Нане эротическими. Когда Габриэль, длинноволосая блондинка с толстыми короткими ножками, одетая в блестящие красные стринги и лифчик, стала извиваться под музыку на коленях аплодирующих мужчин, Нана отвернулась. Это было не эротично, это было грустно. Она подняла глаза к потолку. Мягкий голубой отсвет. Она задумалась, почему бледно-белый не кажется бледнее бледно-голубого. Почему они кажутся одинаково бледными. Вот каков был ее интерес к эмоциональным эффектам от занятий стриптизом.
Анджали свернулась клубочком рядом с ней. Она смотрела Тришу. Ее нравилась стриптизерша. Она ушлая, подумала Анджали. Ей не понравился приятель танцовщицы. Особенно его накладка.
— О боже, — сказала Нана отрывисто.
Он действительно носил накладку. Приятель был отвратителен, согласилась Нана.
Отношение Анджали к их веселому трио — хотя пока это было не совсем трио — было двойственным. По большей части все это было печально. Для Анджали любовь была возможна только парой. Третий всегда лишний. С другой стороны, иногда ей нравилось быть лишней. В этом было что-то расточительное.
Анджали раздумывала о парах, пока снималась в рекламе присыпки “Джонсонз Бэби”. Анджали была партнершей Энн Робинсон. Рекламный ролик снимался на гребне популярности Анны. Завоевав популярность как ведущая программы “Слабое звено”, Энн построила и рекламу в формате своей программы. Ролик для присыпки “Джонсонз Бэби” был сделан как пародия на программу “Слабое звено” для младенцев. На синих пластиковых стульчиках восседали четыре младенца. Энн Робинсон задавала им жесткие вопросы о комфортности и удобстве “Джонсонз Бэби”. Анджали была голосом одного из младенцев, девочки. Она озвучивала ее гуканье. Младенцы выбывали один за другим, девочка Анджали осталась последней. Она была Самым Сильным Звеном, потому что предпочитала присыпку “Джонсонз Бэби” всем остальным присыпкам.
В конечном счете Анджали мечтала стать половинкой пары. Она хотела, чтобы люди подписывали поздравительные открытки “Анджали и”. Анджали и Анушке. Анджали и Зебеди. Второе имя — не самое главное. Мы будем приглашать знакомых на барбекю, думала Анджали. Барбекю, казалось, были целью жизни Анджали.
Это несложно объяснить. Анджали расстраивали мысли о парах из-за ее бывшей подружки Зоси. Неделю назад Анджали узнала, что Зося и ее подружка, с которой они были вместе три месяца, соединили свои жизни в трогательной и нежной церемонии на побережье Коста-Рики. Они поженились в импровизированной хижине из стеблей ямса.
Ах, Анджали, Анджали, что с тобой сделала Зося! Из-за нее ты мечтаешь о барбекю. Твоя бывшая женится в Коста-Рике, и ты тут же хочешь выйти замуж.
Когда Анджали была моложе, она презирала саму идею парного брака. А ее маме пары нравились. Она была всей душой за семью. Поэтому мама не всегда получала удовольствие от их еженедельной семейной поездки в кинотеатр “Бель Вью” в Эджвере. Эти поездки не всегда были приятными. Они не всегда заканчивались гетеросексуальной свадьбой в финале. Иногда любовь в фильмах представала трагической силой. Она представала грандиозной и разрушительной.
Но все-таки Анджали и ее мама были разные. Им нравились разные фильмы. Например, любимым болливудским фильмом Анджали был свеженький “Девдас”. “Девдас” — самый дорогой болливудский фильм всех времен. В финале невероятного сюжета главный герой умирает перед дверью своей первой, единственной и неразделенной любви, которую играет бывшая Мисс Мира Аишварья Раи.
“Девдас” был любимым фильмом Анджали. Ей нравились болливудские финалы. Ей нравился их трагизм. Ей нравился их ослепляющий стиль.
Может быть, мне следует быть поточней. Анджали в конечном счете не так уж сильно отличалась от своей мамы. Она думала, что отличается, но это было не так. Их обеих захватывала идея идеальной пары. Просто мама Анджали признавала таковыми только женатых. Анджали не делала подобного ограничения. В этом вся существенная разница между ними. Анджали любила болливудские финалы, потому что они были романтичны. Мама Анджали была романтична и потому не любила болливудские финалы.
Нана знала, что Анджали чувствует себя лишней. Она знала, что Анджали чувствует себя частью фона в романе Наны и Моше. Нане не нравилось, когда люди вокруг нее чувствовали себя лишними. Она хотела, чтобы все были счастливы. Нана не была эгоисткой. Она была главной героиней.
