Книга Салтыков - Сергей Мосияш

— Надо назначить нашего главнокомандующего, ваше величество, — Кого бы вы предложили?

— Я бы предложил генерал-кригскомиссара Степана Апраксина[41], ваше величество. К тому же он вице-президент Военной коллегии.

— Думаете, он справится?

— А мы поможем. Я предлагаю при вашем величестве создать постоянно действующую Конференцию из пяти-шести опытных человек. Она бы вырабатывала планы для армии, и Апраксину оставалось бы их только исполнять.

— Кого б вы хотели ввести в Конференцию?

— Ну, разумеется, я, мой вице-канцлер Воронцов, Бутурлин Александр Борисович[42], братья Шуваловы — Иван Иванович[43]и Петр Иванович[44].

— Это правда, что Петр Иванович изобрел какую-то хитрую пушку?

— Да, ваше величество.

— Ну и как она?

— В бою покажет себя. Пока лишь Петр Иванович боится, чтоб враги не разнюхали о его изобретении, велит к пушкам посторонних не подпускать, а казенную часть закрывать парусиной от любопытных.

— Ух ты, — улыбнулась Елизавета. — Я предлагаю ввести в Конференцию и начальника Тайной канцелярии третьего Шувалова.

— Хорошо, ваше величество. Пусть войдет сюда и третий брат — Александр Иванович.

— И еще. Я думаю, не солидно в главнокомандующие назначать генерала. Подготовьте указ о производстве Апраксина в фельдмаршалы. Я подпишу. И следом Указ о назначении.

— Я думаю, надо написать и манифест об объявлении войны, чтоб возбудить патриотизм у простого народа.

— Да, да, Алексей Петрович, составьте манифест. Я подпишу и опубликуем в «Ведомостях»[45].

Вечером Бестужев был у Апраксина, проходя к нему в кабинет, сказал:

— Пришел обрадовать тебя, Степан. Только что ты произведен в фельдмаршалы.

— Чем же я заслужил такую милость?

— Не, брат, только будешь заслуживать.

Апраксин насторожился, догадавшись, спросил не очень радостно:

— Неужто меня?

— Тебя, Степа, тебя. Аль не рад?

— А чему радоваться-то, Петрович? Я еще от Персии не оклемался, и тут на тебе — новый хомут.

— Ну вот тебе раз, — вздохнул Бестужев. — Я думал, удружил тебе. Выпьем по чарке в честь фельдмаршальства.

— Да выпить-то выпьем. Эй! Мишка! — позвал Апраксин.

И возникшему в дверях денщику приказал:

— Принеси нам с канцлером ренского пару бутылок и чарки. Да поживей.

Денщик был выдрессирован, явился мигом с бутылками и чарками и даже с закуской. Выбил пробки.

— Готово, ваше сиятельство.

— Ступай, — махнул рукой Апраксин.

Денщик вышел.

Степан Федорович наполнил бокалы, подвинул один Бестужеву:

— Ну, давай за фельдмаршальство, Алексей Петрович, что уж теперь. Из бабы девку не сделаешь.

— Что уж так мрачно, Степан?

— А что веселого, Алексей Петрович? Мне уж пятьдесят пять, поздновато за такой гуж браться. Я-то, пожалуй, лучше всех вас знаю, в каком состоянии нынче армия. Коней, пушек и даже телег нехватка. А провиант? Эх-х! — махнул рукой Апраксин.

— Ну у тебя ж будут заместители, начальник штаба.

— А что заместители? Они дров наломают, а с меня спрос.

— Кого б ты хотел в штаб себе?

— Веймарна Иван Ивановича. Он молодой, пусть тянет.

— Хорошо. Считай, он уже у тебя. Я по должности начальник Конференции, думаю, и все члены согласятся на твою просьбу.

— Что это еще за Конференция?

— Что-то вроде постоянного военного совета при ее величестве.

— А кто в ней?

— Я, вице-канцлер, Бутурлин, братья Шуваловы, Трубецкой.

— Это, как я понимаю, все надо мной начальники?

— Ну как сказать? Конференция будет вырабатывать стратегию, подсказывать тебе. Одна-то голова хорошо, а две…

— А две еще хуже, — усмехнулся Апраксин.

— Зря так думаешь, Степан. Зря. Все же я буду главой Конференции, неужто я тебе зла пожелаю?

— Ну что ж, поживем — увидим. Давай еще по чарке примем.

Апраксин опять стал наполнять вином бокалы. Бестужев спросил:

— Кого б ты из генералов хотел в свою армию?

— Салтыкова Петра Семеновича.

— Отпадает.

— Почему?

— Он ландмилицией командует на Украине.

— Вот видишь, первая просьба — и уже отказ. А он, между прочим, хорошо воевал в Швеции, есть боевой опыт. А кого ж тогда мне Конференция предложит?

— Румянцева Петра[46]. Молодой, горячий.

— Знаю. Отец от него волком выл, мать слезами умывалась.

— Господи, кто из нас в молодости не куролесил! А теперь от него пусть Фридрих воет.