Книга Полудевы - Марсель Прево

Гектор следил за Максимом с чувством жалости, похожим на ревность. Но страсть извиняет все. Тот продолжал:

– Тем не менее, я позвонил и был принят. Представьте, друг мой, Мод встретила меня совсем иной, чем я оставил ее; одиночество, на которое она добровольно обрекла себя, совершенно преобразило ее; она была такой простой, такой доброй! И она, и добрая мадемуазель Рувр, даже шалунья Жакелин приняли меня как своего родственника. У них шли спешные приготовления к балу; все было перевернуто вверх дном; все работали и меня пристроили к делу; я карабкался на лестницы, вбивал гвозди, изображал обойщика. Ах, как мне было хорошо!.. Поговорить, как следует, нам не пришлось, потому что мы ни разу не оставались наедине, но глаза наши каждый раз встречались, и ее взгляд я видел именно таким, каким любил его, серьезный, кроткий, без всякой иронии, которая раньше была в нем. И я почувствовал, что этот взгляд принадлежит мне.

«Цирцея! – подумал Гектор. – Она переделала моего Шантеля! Из героя романа он стал галантным обойщиком. Прежде он нравился мне больше с его дикой ревностью и громкими тирадами».

Он спросил:

– Однако вы все-таки успели затронуть серьезные вопросы? Что она ответила вам? Относительно вашего решения, кажется, сомнений быть не может.

– Жизнь моя принадлежите ей; она может располагать ею как хочет; я никогда не полюблю никого, кроме неё. Вчера она уклонилась от объяснения.

– Вы выбрали для этого совсем неудобную минуту, – ответил Гектор смеясь, – на лестнице, с молотком в руках, в обществе обойщиков от Белуара…

– Вероятно, и она также нашла и отложила разговор до сегодняшнего вечера. Но с самого начала бала она так держала себя относительно меня, что, право, я…

Он замолчал. Несмотря даже на шум оркестра, в зале почувствовалась как бы пустота и безмолвие, паркет моментально точно опустел. Гектор переглянулся со своим другом, Мод де Рувр и Жюльен де Сюберсо только что появились посреди холла между танцующими вальс и тотчас привлекли на себя любопытные и восхищенные взгляды гостей, которые бессознательно не могли оторвать глаз от этой красивой парочки; пространство вокруг них расширилось; они точно смели толпу, которая теперь издали следила, как они носились в вихре вальса, в углу холла около эстрады оркестра, Гектор наблюдал за Максимом; тот молчал, но лицо его мгновенно побледнело.

«Настоящей Шантель все-таки не умер в нем, – подумал Тессье. – Я люблю его таким: злобным и ревнивым».

Ревность Максима не требовала комментария: Мод и Жюльен, казалось, были созданы один для другого и симпатию между ними все находили совершенно естественной. Однако, держались они вполне благопристойно; не было ничего похожего на Жакелин, Дору, Жюльетту Аврезак, маленьких Реверсье. Сюберсо и Мод танцевали на довольно большом друг от друга расстоянии: он едва прикасался к ее талии, она едва дотрагивалась до рукава его платья, а другие две руки их чуть-чуть держались кончиками пальцев в перчатках. Несмотря на это, гармония их жестов была безукоризненна и походила на гармонию двух летающих в небесной синеве голубей, едва касающихся друг друга крыльями и нежно покачиваемых легким дуновением ветерка; губы их как будто не шевелились, а между тем они разговаривали.

– Довольны ли вы мной? – спрашивал Сюберсо с хладнокровием, в котором слышалась ирония.

– О! довольна… только наполовину.

– Однако, я исполнил приказ и не беспокоил вас.

– Вы ведете себя как капризный ребенок; притворяетесь, будто стоите в стороне; разве это незаметно?

– Как? Да я не отходил от маленькой Аврезак!

– Скажите лучше: она от вас. Она, бедняжка, пожирала вас глазами! Впрочем, и другие женщины также. Учелли умирала на эстраде, так как вы сегодня очень хороши.

Она взглянула на него влюбленным взглядом и вызвала легкую краску на бледное лицо Жюльена. При повороте он незаметно прижал ее к себе.

– И я люблю тебя!.. – ответила она. – Предоставь мне действовать, не ревнуй; когда найдет на тебя искушение, вспоминай нашу комнатку в улице Берн. Но будь осторожен, на нас смотрят.

При этом напоминании Жюльен потерял самообладание и страстно прижал к себе Мод. Но это было только одно мгновенье: он быстро оправился… Вальс кончался.

– Отведи меня на мое место, – сказала Мод. – Завтра увидимся, если только матери Этьеннет не будет хуже. Думай о моих поцелуях.

Они кончили тур и плавно остановились около того места, где под листьями пальм заседали матери. Жюльен поклонился своей даме; та ответила легким реверансом. Никто, даже такой тонкий наблюдатель как Гектор, такой, терзаемый ревностью, как Максим, все время бывший начеку вследствие пробудившейся в нем ревности, не заподозрил бы, какое свидание назначали назавтра этот, по видимому холодный человек и выдержанная светская девушка.

Мод только несколько минут просидела с матерью; пока играли ритурнель к кадрили, она одна наискось прошла холл и приблизилась к Максиму.

– Хотите дать мне вашу руку, Максим, – сказала она ему, – пройдемте в салон, где находятся котильонные аксессуары; мне надо поговорить с вами.

Он колебался секунду, однако повиновался и молча подал руку. Они прошли сквозь толпу и достигли маленького салона, расположенного около комнаты Жакелин. Но там Мод сказала остановившемуся Максиму:

– Нет, пойдемте дальше, мне нужно поговорить с вами.

Она шла впереди его, прошла маленький коридор, потом уборную и наконец, дошла до своей комнаты. Это была большая угловая комната, в три окна, уставленная замечательной, редкой мебелью, обитой блестящей шелковой материей, затканной фантастическими цветами. Максим в сильном волнении следовал за Мод. Этот уголок был храмом его идола; в каждом предмете он ощущал присутствие Мод; здесь она одевалась, ложилась, спала. От этой одуряющей обстановки, в которой носился аромат крепких духов из амбры, папоротника и еще какой-то неизвестной эссенции – секрета, который она не открывала никому. Этими духами пропитаны были ее волосы, ее кожа, ее платья, ее комната и вся ее обстановка. Голова его закружилась как у человека, упившегося крепкими напитками и вырвавшегося на свежий воздух. Приступ ревности, терзавшей его несколько минут раньше, исчез. Мод проговорила просто:

– Здесь хорошо, никто не помешает нам. Я никогда не согласилась бы отдать в распоряжение посторонних свою комнату, как делают мама и сестра, даже в вечер бала.

Слова эти, которыми девушка прямо отличала его от своих знакомых, окончательно успокоили больное сердце Максима. Он сел по её приглашению на кушетку, покрытую подушками; она села на стул. Между ними стоял столик с множеством принадлежностей женского туалета; серебряная лампа с таким же, без всяких украшений, абажуром, великолепной работы в стиле ренессанс, стоявшая на шифоньерке около кровати, освещала только одну часть комнаты, оставляя в полумраке остальную.

– Как видите, – я сдержала слово, – заговорила Мод. – Я обещала переговорить с вами с глазу на глаз, и если запоздала несколько, то, верьте, не из каприза, а потому, что не хотела заводить речь о серьезном, интересующем нас предмете, прежде, нежели мы встретимся с вами в обществе.