Книга Охота на маршала - Андрей Кокотюха

Наедине с собой Жукову удавалось оставаться не так часто, как хотелось. В те редкие минуты он вспоминал достойных офицеров, которым предъявляли нелепые обвинения, оперативно судили и быстро приводили смертные приговоры в исполнение. Все они до последнего момента свято верили: расправа вершится за спиной товарища Сталина. Несколько раз за прошедшие годы маршал всерьез готовился разделить участь генералов Павлова, Григорьева, Коробкова и других опытных кадровиков, которых он в свое время хорошо знал. Они были расстреляны по приговорам военных трибуналов уже в начале войны – как трусы, паникеры и дезертиры[23].

Но в то же время Жуков отдавал себе отчет: он нужен Хозяину.

Хотя бы потому, что был и оставался военным. Не претендуя ни на какие высокие посты в правительстве, не стремясь занять чужое место и участвовать в партийных аппаратных играх. Здесь – поле для более мастеровитых игроков. Особым умением отличались Берия и Маланья – так, по слухам, члены правительства, приближенные к Сталину, называли, когда за глаза, а случалось – в глаза, Маленкова[24].

Но, будучи отличным стратегом, оценивая происходящее вокруг себя прежде всего с точки зрения кадрового военного, Георгий Константинович также отдавал себе полный отчет: его уязвимое место – именно в неумении плести партийные интриги, строить козни да выстраивать многоходовые комбинации. Конечная цель которых – убрать с черно-белой доски политических шахмат неугодные фигуры.

Жукову негласно, с риском для карьеры и даже жизни, помогали верные люди. В войсках их было очень много. Собранной ими информации Георгий Константинович доверял. Вот почему не слишком удивился, узнав, что за исчезнувшими в Киеве, а вскоре неожиданно нашедшимися в Бахмаче вагонами стоит не кто иной, как Берия. Наоборот, странным образом, случившееся помогло маршалу вздохнуть спокойно и почувствовать себя уверенно. Ведь наконец-то завершился очередной, слишком затянувшийся для него здесь, в советской зоне оккупации Берлина, период неопределенности.

Получив вызов в Москву, Жуков тотчас же отправился к Сталину. Тот принял его в Кунцево, на ближней даче. Разговор получился недолгим, но обстоятельным и деловым. Лично от руководителя страны он получил новое назначение – сдав дела в Берлине, следовало принять командование сухопутными войсками. Заодно – вступить в должность заместителя министра советских вооруженных сил. При этом маршал все время держал в голове новость об исчезнувших вагонах. Поэтому ждал, когда же Хозяин, с присущей ему тайной страстью к неожиданным эффектам, спросит о трофеях, которые где-то потерял товарищ Жуков, – и вот они совершенно случайно отыскались. Следующим вопросом непременно будет нечто вроде: «А зачем вам столько немецкого барахла, товарищ Жуков? Чего вам не хватает здесь, дома? Чем не обеспечили маршала Победы партия и правительство?»

Признаться, Георгий Константинович меньше всего хотел оправдываться именно по такому поводу. Маршал вообще не любил оправдательных речей, из-за чего часто спорил с Хозяином, к тому же – в присутствии членов Военного Совета и тех, кого товарищ Сталин приблизил к себе особо. Жуков не подозревал – был уверен в том, что никто, включая Берию, не позволял себе возражать Самому.

Конечно, Жуков в полной мере постарался воспользоваться вызовом в Москву. Встреча со Сталиным. Затем – опять на самолет. Короткая посадка на аэродроме дружественного маршалу Киевского военного округа для дачи необходимых страховочных указаний. Возвращение в Берлин.

Только здесь маршал понял: а ведь его умение возражать руководителю страны уже само по себе является важным обстоятельством, работающим против него. Подобное понимание, в свою очередь, уверенно подталкивало его к мысли, которую Георгий Константинович гнал от себя давно. И чем упорнее прогонял – тем скорее она возвращалась.

А именно: маршал с трудом допускал, что Берия способен сделать в его направлении хотя бы полшага без молчаливого согласия Сталина.

Он не собирался быть таким наивным, как казненные в начале войны боевые, преданные стране и партии офицеры.

Маршал скользнул взглядом по массивным напольным часам, стоявшим в углу, – явно антикварной вещи. При этом машинально отметил: неплохо было бы поставить их в новом кабинете, нужно отдать соответствующие распоряжения службе, занимающейся трофеями. Теперь Жуков не допустит подобного головотяпства.

Он не видел своей вины в том, что берет их по определенному практиками войн во все времена праву победителя. Другое дело, если это право подлец Берия пытается сделать разменной картой в своих играх. Ничего, предупрежден – значит, вооружен.

Следующий транспорт станут охранять намного лучше, ошибки непременно учтут.

Стрелки на циферблате показывали – оставалось меньше получаса до прихода его зама, генерала Соколовского, которому нужно начинать понемногу сдавать дела. Ведь именно он должен принять руководство СВАГ. Еще двадцать восемь… нет, двадцать семь минут никто не посмеет побеспокоить. Разве телефон зазвонит…

Жуков снял трубку, положил рядом с аппаратом, повернул один раз диск, чтобы не мешали гудки. Немного подумав, сделал то же самое с телефоном правительственной связи. Здесь на передней панели корпуса диска не было, маршал просто положил трубку, отвернув ее от себя. Прошелся по кабинету, закурил, повернулся к портрету товарища Сталина.

Со стены смотрел статный красавец во френче с мудрым и в то же время строгим взглядом: так на своих детишек глядят любящие отцы. В жизни он разительно отличался от многократно тиражированных изображений: невысокий, рябой, голос часто негромкий, слегка медлительный, и самое главное – взгляд. По нему настроение Сталина в данный момент, его отношение к собеседнику либо же к тому, о ком шла речь, определялось намного лучше и точнее, чем если бы Хозяин высказывал его вслух.

Когда же это началось между ними?

По кабинету стелился сизый дым крепких трофейных сигарет. Глядя на портрет, Жуков попытался зацепиться хотя бы за что-то, дающее надежду на самоуправство Берии, то, что, приложив определенные усилия, можно попробовать доказать Сталину.