Книга Попугаи с площади Ареццо - Эрик-Эмманюэль Шмитт

— Их делает Давид Макларен. Тот, что ввел моду на сушеные кактусы.

— Да… Да…

Том уклонялся от болтовни такого рода, поскольку мало интересовался оформлением интерьера и не запоминал его деталей. Натан надулся:

— Значит, тебе не понравилось.

— Выглядит странно… Это не совсем в моем вкусе.

— Твой вкус? Какой вкус? У тебя его нет! — заявил Натан, проглатывая ложку варенья.

Том улыбнулся. Он никому не позволил бы так ему дерзить, а Натану не только прощал постоянные дерзости, но даже нуждался в них как в доказательстве нежной привязанности.

Между этими людьми не было ничего общего, если не считать того, что они нравились друг другу. Натан был высоким и худым как жердь, одевался в самые модные шмотки, его позы и интонации были вычурны, суждения экстравагантны; Том был коренаст, немногословен, держался неприметно. Если в Натане с первого взгляда угадывали гея, у Тома никто не подозревал такой особенности, настолько он воплощал невозмутимую мужественность, которая всегда в моде: вот приятный тридцатилетний мужчина, наверняка скоро женится и заведет детишек.

Черты Натана и раздражали Тома, и одновременно привлекали. Он любил и ненавидел нежные переливы его голоса, его цветистые выражения, подчас непристойные, его рабское следование моде, постоянные изменения прически, пристрастие к модным заведениям и гей-клубам. Гомосексуальность Натана не ограничивалась его сексуальным поведением, она охватывала все сферы его жизни: с утра до вечера он жил, думал, изъяснялся, одевался, развлекался и путешествовал как гей. Том довольствовался тем, что спал как гей. И любил Натана — к собственному удивлению.

Том подошел к столику, налил себе кофе и сел с Натаном завтракать.

Но едва не подавился, увидев на полу пару ботинок:

— Что это?

— Ракета для полета на Марс, — пожал плечами Натан.

— Но ты ведь не наденешь их? Каблуки высотой десять сантиметров. Ты будешь похож на…

— На гасконского пастуха?

— На трансвестита в отпуске.

— Гениально! Именно этого эффекта я и добивался.

— А меня будут принимать за твоего телохранителя.

— Я добивался и этого эффекта тоже.

Том с чувственной улыбкой схватил руку Натана:

— Поклянись, что никогда их не наденешь!

Натан удержал его руку и погладил ее:

— Да, да. Клянусь, что надену их сегодня же вечером.

— Мне будет за тебя стыдно.

— Хватит комплиментов, это меня возбуждает.

Том беспечно и радостно поцеловал пальцы Натана:

— Тебе не кажется, что в этом прикиде ты будешь вроде карикатуры на себя самого?

Натан скривил капризную мину и заметил:

— Во всяком случае, тебя я привлекаю именно тем, что я такая чокнутая курочка.

— Нет.

— Именно так. Это тебя возбуждает.

Том собрался было спорить, но замолчал, понимая, что Натан не так уж далек от истины.

— В общем, — заключил Натан, — пословица «Масть к масти подбирается» не про нас. И вообще, это не гейская пословица.

Том кивнул: пусть он и не был эксцентричным, как Натан, но его притягивала эксцентричность возлюбленного.

Натан продолжал:

— Такой причудливой парочки, как мы, днем с огнем не найти. Людям кажется, что идет модная парикмахерша с футбольным фанатом.

Они рассмеялись: Натан был успешным рекламистом, обвешанным дипломами, а Том — преподавателем философии, к футболу абсолютно равнодушным.

Том возомнил один из своих недавних уроков и заметил:

— Надо быть очень далеким от гомосексуальности, чтобы полагать, что человек любит в другом только самого себя, ищет свое отражение. Старый пережиток фрейдизма: считать гомосексуальность нарциссизмом.

Натан побарабанил по столу массивными перстнями, которыми были унизаны его пальцы.

— Раз ты так серьезен, я этим воспользуюсь! Меня волнует, Том, что ты западаешь не только на курочек-экстраверток, но и на мачо-гладиаторов.

— Что-что?

— Будешь спорить?

— Нет, но…

— Надо было видеть тебя на площади, когда ты пялился на садовника. Ты был похож на золотоискателя, откопавшего гигантский самородок.

— Ах, ты подсматривал за мной в окно…

— Ну да, представь себе, я смотрел на то же, на что и ты.

— Лакомый кусочек, а?

— Лакомый, да не про нашу честь.

— То есть?

— То есть нечего и пытаться! Гетеросексуал на сто процентов. Настоящий, железобетонный.

— Откуда ты знаешь? Пробовал?

— У него маленькая дочь.

— Врешь…

— С ним на площади часто бывает девчушка.

— Но может, это племянница…

— Размечтался! Она зовет его «папа».

Том расстроенно опустил глаза. Натан продолжал, накручивая себя все больше:

— Нравится мне твоя реакция! Жаль, что тебя разочаровал, старина. На этого Спартака местного розлива можешь таращиться сколько влезет, но с ним тебе ничего не светит.

— Как и тебе?

— Как и мне. Не важно. Но меня зацепило, когда ты стоял, как Бернадетта, которой в гроте явилась Дева Мария. Ты мог бы пойти с этим мужиком?

— Пойти?

— Переспать.

— Да.

— Вот сволочь!

— А ты разве нет?

— Ты сволочь!

— Отвечай! — настаивал Том. — Ты стоял утром у окна и глазел на садовника, ты наводишь справки о его семейном положении, так неужели ты не переспал бы с ним?

— Да, конечно. Но для меня это нормально.

— Ах вот как?

— Ну да, я же пассив, люблю самцов. Мне чем мужественней, тем лучше. Ты совсем другое… я не могу понять, как ты можешь трахаться со мной и пялиться на него.

— Зачем себя ограничивать…

— Представь себе, что я пялюсь во все глаза на типа из того же теста, что я сам. Клянусь, тебе тоже крышу снесет и ты завертишься как уж на сковородке.

Том шагнул к Натану, восхищенный его очередной эскападой:

— Я тебя люблю…

— Да ладно, не выдумывай… — прошептал Натан, закрыв глаза и театрально отбиваясь.

Они обнялись, улыбнулись друг другу, и снова воцарился мир.

Натан встал и, возвращаясь на кухню, шепнул Тому на ухо:

— Мне понравилась твоя записка.

— Моя записка?