Книга Амнезиаскоп - Стив Эриксон

– У меня не было и тени сомнения, – сказала Джаспер, – что мне больше хотелось чувствовать руки и член совершенно незнакомого мужчины, чем мертвое сердце Руди – хотя бы всего на одну минуту. Когда я вскрикивала, я чувствовала, как он возбуждается. Он был скотиной, конечно, – я поняла это еще из его израненного голоса по телефону. Но, знаете, когда сердце разбито, а мечта улетучилась, так восхитительно чувствовать свое уничтожение. Все, чего мне на самом деле хотелось, – это почувствовать, правда ли его оргазм так же устрашающ, как по телефону.

– И как? – сказала Вив.

– Нет.

– Откуда ты знаешь, – сказал я, судорожно сглотнув, – что это был один и тот же человек?

В первый раз за все время, что я ее знал, Джаспер показалась мне совершенно сбитой с толку:

– Что?

– Что это был тот же человек, с которым ты говорила по телефону.

– Что ты имеешь в виду? – сказала она. На лице Вив тоже было непонимание.

– Откуда ты знаешь, что мужчина, который пришел в номер, был тем же человеком, что и по телефону?

– Откуда я знаю, что это был тот же человек?

Этот вопрос почти привел ее в ярость.

– Забудь.

– Это очень странный вопрос, – сказала она в расстройстве.

– Да, – сказала Вив, глядя на меня, – это очень странный вопрос.

– Как это мог не быть тот же самый мужчина? – спросила Джаспер.

И она, и Вив глядели на меня в ожидании осмысленного ответа.

– Ну... ведь было темно, – только и нашелся я, что ответить.

– Но он, должно быть, сказал что-то, – повернулась Вив к Джаспер. – Потом.

– Он так ничего и не сказал, – ответила Джаспер в полной растерянности. – Он кончил, я встала и оделась в темноте, и оставила его там.

– И так ты его и не увидела, – сказала Вив.

– Нет. Я попробовала позвонить ему на следующий вечер, и... никто не ответил. И тогда я позвонила на следующий вечер, и опять на следующий вечер. И я больше никогда с ним не говорила.

Мы замолчали. Сидели в темноте, уставившись в окна, где далекое пламя начало перетекать в темный туман, который ветер приносит с моря каждый вечер, окрашивая небо красным. Синий свет в комнате и в бассейне, где покачивалась брошенная батисфера, смешался с красным, превращая ночь в вино; глядя из дома на окна и зеркала, сидя в этом низком заглубленном кресле, я утратил всякое ощущение того, что где-то там существует город. Закрыв глаза, я подумал о Берлине. Я не думал о Берлине долгое время и теперь пытался вспомнить, сколько времени прошло с тех пор, как я там был: было ли это прямо перед тем, как умер мой отец, или же прямо после моей свадьбы? Было ли это сразу после того, как все закончилось с Салли, или прямо перед тем, как я начал работать в газете? Я жил в маленьком отеле на Савиньи-плац и каждый вечер ждал в своем номере телефонного звонка, который так шокировал меня в первый раз, поскольку я не знал никого в этом городе, и никто в городе не знал меня. Теперь, лежа на диване в доме Джаспер, я пытался вспомнить, зачем я вообще поехал в Берлин, и все, что я мог придумать, это что я поехал туда ради того, собственно, что там случилось, дабы та часть моего сознания, которая стала для меня невыносимой, могла умереть там без свидетелей. Я поехал в Берлин, потому что это было дальше всего на восток от Лос-Анджелеса, куда я успел забраться, прежде чем новое тысячелетие не прикатилось с ревом по автобану...

В следующий момент я понял, что на какое-то время забылся. Может, на считанные минуты, а может, и на час; но свет из двери наверху лестницы погас, и кто-то выключил свет в бассейне, где, как темная опухоль, дрейфовала батисфера. Оглядевшись, я с удивлением обнаружил, что нахожусь в гостиной один, и, встав, начал бродить вокруг. Заглянул в неосвещенную комнату, где Джаспер показывала Вив памятные безделушки. Поднялся по лестнице. Я прошел мимо темного кабинета, где скрылся отец, или отчим, или кем бы он ни приходился Джаспер, и продолжал подниматься к спальне наверху, едва осознавая, что перил, которые удержали бы меня от падения, не было, и я мог оступиться и слететь в какой-нибудь колодец, который выбросит меня бог весть куда – в огненное поле, или вниз с обрыва, или куда-нибудь к северу от Сан-Луис-Обиспо.

В спальне тоже было темно. Даже на верхнем этаже, в шестидесяти футах над землей, я чувствовал жар окружающего дом огненного рва. Перед окнами, в которых вереница далеких холмов окаймляла город, как острый край вулканического кратера, что-то происходило на кровати. Джаспер лежала на спине, сняв фаллос, вдавленный теперь в подушку рядом с ее лицом; ее профиль блестел в синем свете. Глаза ее были открыты, но она была так неподвижна и лежала, не мигая, что показалась бы мне мертвой, если бы не звук, исходивший от нее, восхитительный низкий клокочущий звук, который она издавала не губами, а всей своей сущностью. В синем свете комнаты я видел, как содрогается все ее мокрое тело, будто в любой момент она могла раскрошиться на куски, как треснувшая статуя. От ее вида глубоко во мне пробудился и с рычанием вырвался на свободу темный аппетит стервятника, я готов был спикировать на эту живую груду; руками она сжимала между ног что-то, похожее на гнездо, и я наполовину ожидал, что оттуда вылетит птица. И вдруг я увидел, что в руках у нее – волосы Вив, и Вив пьет ее, прикрыв глаза. Джаспер попыталась подтащить ее глубже. Она стала извиваться под рвущееся из нее клокотание, и Вив удерживала ее на кровати за запястья, когда вдруг клокочущий звук взорвался, и я услышал, как все изнутри Джаспер хлынуло волной. «Господи, перестань», – простонала Джаспер. Вив продолжала. Наконец Вив остановилась. Все еще свернувшись между ног у Джаспер, она открыла глаза, уставившись прямо на меня. Когда она подняла голову, я увидел у края волос на лобке Джаспер набухшую искорку – от непонятного света, ярче, чем тот, что был в комнате или падал из окна, – кольца в форме кошки.

На обратном пути первый розовый обрывок рассвета выглянул над каньоном, и Вив, сидевшая теперь рядом со мной, вдруг начала всхлипывать.

– Что с тобой? – спросил я.

Внезапно она бурно зарыдала, и все, что мне оставалось делать, это остановить машину у обочины.

– Что с тобой, что с тобой? – повторял я, пытаясь прижать ее к себе, а она упиралась в дверь машины. Я ожидал от нее какого угодно ответа, только не этого.

– Никто никогда ее не полюбит! – выкрикнула она. – Всю жизнь ее будут окружать только люди, которым совсем нет дела до нее. Она останется одна, совсем одна.

Ну давай же, Вив, пробормотал я, пытаясь оторвать ее от двери, и не прошло и пяти секунд после того, как она оказалась в моих объятиях, как рыдания прекратились и она крепко уснула.

Через несколько дней после вечеринки Вив и той ночи в доме Джаспер я увидел Красного Ангела Лос-Анджелеса в ее маленьком красном «корвете». Видение длилось всего секунду, она выезжала из переулка в конце Джейкоб-Хэмблин-роуд, что было совсем уж нелепо. Какое-то время я пытался догнать ее, виляя между машинами, чтобы не оторвалась, а она катила себе на восток, к Голливуду, пока внезапно, как мне почудилось, не исчезла в красном воздухе встречных пожаров...