Книга Что ты видишь сейчас? - Силла Науман

Мы поселились в пансионате на берегу Атлантики, а вечера проводили в баре при отеле «Побережье басков». Я была далеко не так красива, как Анна, потому мне приходилось довольствоваться серфингистами, которые ей быстро разонравились, либо ее бывшими поклонниками.

Однажды, вернувшись со свидания с одним из них, я нашла на кровати записку. В ней Анна сообщала, что уехала в Париж, и просила прощения, что бросает меня из-за очень важного дела, не терпящего отлагательства. Хозяйка пансионата обещала подыскать для меня дешевый одноместный номер всего в нескольких кварталах отсюда. Анна уверяла, что я прекрасно справлюсь и без нее. К записке были приложены несколько свернутых купюр.

Новая комната оказалась в подвале дома на глухой улочке, вдалеке от красивых отелей и Большого пляжа. В ее стоимость не входила уборка, зато душевой в конце коридора разрешалось пользоваться бесплатно. В комнате было темно и пахло сыростью. Слабый свет просачивался из прямоугольного отверстия где-то возле потолка. Если встать на стул, можно было увидеть ноги редких прохожих.

Томас, один из бывших парней Анны, был возмущен ее внезапным исчезновением. Он назвал ее предательницей, а меня — идиоткой, готовой все простить подруге. «Так нельзя поступать, — твердил он в тысячный раз, — так никто не делает». Я почувствовала себя полнейшей дурой, оказавшись среди преданных Анной людей.

Томас сидел напротив меня с красными глазами — возможно, перебрал или накурился. Он был родом из Сконе, учился на врача, но бросил. Несколько лет колесил по Франции и теперь, общаясь с нами, с легкостью переходил с одного языка на другой: английский, французский, а иногда испанский.

Сгустились сумерки, и мы снова в баре отеля слушали прилив. Патрисия, единственная француженка в нашей компании, сидела, по своему обыкновению положив ноги на стул, и курила. Рядом с ней я чувствовала себя взрослой и серьезной.

Собака Томаса, немецкая овчарка, которая всегда следовала за хозяином по пятам, лежала под столом. Томас предложил оставлять ее на ночь со мной, решив, что мне небезопасно ночевать одной. Собака поднимала голову, когда произносили ее имя, и била хвостом по полу. Томас смотрел на меня так, словно в том, что я осталась одна и стала очередной женщиной, о которой ему пришлось заботиться, была моя вина. Мне не понравился его взгляд, и я сказала, что справлюсь сама. Но в конце концов последнее слово все же осталось за Томасом. Он высадил меня и овчарку перед моим флигелем и укатил на своем старом «мерседесе». Сначала собака скулила и никак не могла успокоиться, но потом легла под кровать и со вздохом заснула.

На рассвете я пробудилась от странного скребущего звука и в слабом свете из оконного проема увидела, как собака мечется во сне, будто ей снится погоня. Я не осмелилась протянуть руку и погладить ее жесткую шерсть.

Когда мы проснулись в следующий раз, в комнате было душно, и мы быстро вышли на улицу. Томас уже сидел на ступеньках, поджидая нас. Мне стало не по себе, потому что сегодня встречались он, я и собака, а не он, Анна и я. Я заменяю ему Анну? А может, играю ее роль? На эти сомнения у меня не было ответа.

Томас занимался серфингом и каждый день отправлялся на поиски самых высоких волн. Наблюдая из окна его большого черного автомобиля, как один красивый пляж сменяет другой, я представляла себе карты, которые висели в комнате Анны всю зиму. Со временем все зеленые и фиолетовые линии, отмечавшие наши маршруты, выцвели и исчезли в безбрежном синем море. Только линии цвета морской волны продолжали сиять так же ярко, как сейчас сверкала передо мною вода. Зимними холодными вечерами мы мечтали о странствиях по самым далеким странам. Наш путь не заканчивался ни во Франции, ни в Испании. Мы собирались дальше на юг, в Африку, ради этого мы работали как проклятые в скучном ночном кафе возле площади Норра Банторгет.

Прошло несколько недель после отъезда Анны. Каждый день новые берега, новые ветра. Мир превращался в одно беспредельное море и нескончаемое побережье, но странным образом этого было достаточно. Собака привыкла ко мне и смотрела на меня, когда я провожала взглядом красную доску Томаса, тонущую в объятиях Атлантики. А потом мы обе проваливались в душный сон, устав от солнца и ожидания. Собака ждала только своего хозяина, а я… Иногда мне казалось, что я жду Анну. Не ее возвращения, а чего-то связанного с ней. Она удерживала меня, даже когда ее не было рядом. Я существовала в ее тени, превратилась в ее призрак, перестав быть самой собой. Я была далеко от дома, почти каждый день проводила с мужчиной, который хотел, чтобы рядом оказалась Анна. И уже не понимала, кто я на самом деле.

А потом была ночь, когда приехал Томас. До этого мы не позволяли себе никаких объятий, разве что целовались по-дружески в щечку на французский манер. Я спала, а собака, казалось, не слышала шагов по коридору, пока из-за двери не раздалось жесткое «место!». И когда он ворвался в комнату, собака не стала меня защищать.

На следующий день мы с Томасом и собакой уехали далеко в горы, туда, где прежде не бывали. Он извинился за то, что не показывал мне ничего, кроме пляжей и баров. Мы молча сидели в машине, и я старалась не думать о случившемся. Я смотрела на его руки, лежавшие на руле. Правое запястье обвивали три сине-зеленых дельфина — татуировка в виде браслета. У одного из них была выемка на носу — наверное, игла с краской соскользнула в этом месте. Я посмотрела на свои руки. Ледяные пальцы болели, а внутри меня была полная пустота. Отвернувшись, я смотрела в окно на бесконечные поля, зеленые горы и коров с бубенчиками. Разве в Пиренеях могут быть коровы без бубенчиков?

Вечером мы остановились у небольшого ресторана. Мы ехали весь день, устали, и, когда вышли из машины, у меня болел живот. Встретил нас сам хозяин — пожилой мужчина в фартуке, с добрыми синими глазами. Оказалось, они с Томасом знакомы, и он быстро нас обслужил. Подливая нам вина, он незаметно провел рукой по моим волосам — быть может, сравнивал их с волосами Анны. Я не знала, бывали ли они где-то еще, кроме пляжа, но после ее отъезда мы с Томасом о ней больше не говорили.

После ужина я выбрала самую дальнюю кровать у окна в большой комнате, предложенной нам хозяином, как вдруг снова послышался звон коровьих бубенчиков.

Прежде чем оставить нас одних, хозяин растопил камин, повернулся ко мне и сказал, что Томас — замечательный парень. В полудреме мне привиделось, что комната заполнилась мужчинами. В центре стояли Томас и Анна, она ела большой бутерброд и смеялась. Крошки хлеба и кусочки салата падали ей на сандалии, щека испачкалась майонезом. Я по-прежнему чувствовала пустоту, голод и недомогание.

В горах мы провели неделю, но Томас больше не прикасался ко мне. В последний день мы заехали очень высоко, где дождь сменился снегом, и замерзли. А на обратном пути, пытаясь согреться, включили обогреватель на полную мощь, так что стекла запотели. Заметив по пути в маленькой деревушке телефонную будку, я попросила Томаса остановиться. Он рассмеялся и поехал дальше, сказав, что не видит необходимости общаться с внешним миром, однако вскоре повернул обратно.