Книга Отель на перекрестке радости и горечи - Джейми Форд

Генри огляделся. Японцев вокруг было раз, два и обчелся, да и те спешили по домам.

— Иди домой, твои родители, наверное, места себе не находят. — Генри протянул Кейко пластинку.

Шелдон кивнул:

— И ты, парень, ступай-ка домой, твои родители тоже волнуются. Значок тут вряд ли поможет.

Кейко долго не решалась уйти. Генри смотрел на нее и видел в ее глазах страх. Не только за себя. Страшно было и ему самому. Попрощавшись без слов, они расцепили руки и чуть ли не опрометью бросились в разные стороны, каждый к себе домой.

25

Родители 1942

Уже спустя неделю об интернированных с острова Бэйнбридж забылось, и люди продолжали жить как жили. Даже Генри чувствовал странный покой, когда они с Кейко договаривались пообедать вместе в субботу. Кейко удивила его — снова позвонила ему домой. К телефону подошел отец. Услышав английскую речь, он передал трубку Генри. Даже не поинтересовался, кто звонит, лишь спросил: «Девочка?» — хотя и так было все понятно.

— Да, девочка, — выдавил Генри на непонятном отцу английском и пояснил: — Подруга.

Отец был явно удивлен, но, похоже, совсем не разозлился: как-никак сын почти взрослый. В Китае женятся рано, лет в тринадцать-четырнадцать. Иногда детей обручают уже при рождении, но лишь в самых бедных и самых богатых семьях.

Правда, знай отец, зачем звонила Кейко, он бы вряд ли сохранил спокойствие, ведь она пригласила Генри в гости, познакомиться с ее родителями. Уж тогда бы он точно разъярился.

Сам же Генри не особо волновался, пока до него не дошло, что предстоящий обед — не что иное, как самое настоящее свидание. При этой мысли у него засосало под ложечкой, даже ладони взмокли. Генри успокаивал себя: подумаешь, позвали в гости, что тут особенного?

В школе же была такая тишь да гладь, что Генри и Кейко не знали, что и думать. Ни учителя, ни школьники будто слыхом не слыхали об изгнании японцев с острова Бэйнбридж. День высылки прошел незаметно, будто его и не было. Затерялся среди прочих военных новостей: голландцы отступили на Яве, японская подлодка разбомбила нефтеперегонный завод в Калифорнии…

Между тем отец все настойчивее приказывал Генри носить значок. «На куртке, всем напоказ!» — велел он на кантонском, когда Генри собирался в школу.

Генри расстегнул куртку, чтобы значок был на виду, и, втянув голову в плечи, ждал суровой отцовской похвалы. Отец выглядел еще строже обычного.

Вдобавок родители Генри сами стали носить такие же значки. В знак солидарности, — рассудил Генри. Понятно, что они пекутся о его безопасности, но их самих вряд ли примут за японцев, ведь они почти не покидают китайского квартала. И, если на то пошло, японцев в Сиэтле слишком много — тысячи, всех не вывезешь.

Генри и Кейко условились встретиться у входа в отель «Панама». Построил его тридцать лет назад архитектор Сабуро Одзаса — отец Генри раз-другой упоминал о нем. Японец, но достаточно известный, по словам отца, — а он нечасто удостаивал японцев похвалы. Вернее, очень редко.

Отель был самым внушительным зданием в Нихонмати, да и во всем Международном районе. Форпост на границе двух общин, он давал приют эмигрантам, едва ступившим на берег, — на несколько недель или месяцев, пока не найдут работу, не скопят деньжат и не станут настоящими американцами. Генри пытался представить, сколько эмигрантов, сойдя с пароходов, прибывавших из Кантона и Окинавы, преклоняли здесь усталые головы, рисуя в мечтах новую жизнь, считая дни, когда можно вызвать к себе родных. Дни обычно растягивались на годы.

Ныне отель обветшал, от былого величия остались лишь следы. Эмигранты — рыбаки и рабочие консервных заводов, кому не разрешили привезти в Америку родных, — превратили его в холостяцкий приют.

Генри всегда мечтал спуститься в нижний этаж, посмотреть на мраморные бани — Кейко называла их сэнто, — пожалуй, самые большие и роскошные на всем Западном побережье, но зайти боялся.

А еще больше боялся сознаться родителям, что идет на встречу с Кейко. Как-то раз он обмолвился маме, что у него есть подружка-японка, — разумеется, по-английски, — и та метнула на него взгляд, полный такого ужаса, что Генри прикусил язык.

Большинство китайцев ничего не имели против японцев и филиппинцев, прибывавших в город ежедневно, спасаясь от войны или в поисках лучшей доли. Некоторые из китайцев, может, и таили злобу, но не выказывали ее открыто. Иное дело его родители — всякий раз, когда Генри куда-то собирался, они проверяли, на месте ли значок. Отцовская национальная гордость разбухала буквально день ото дня.

Провожая Кейко до дома, Генри лишь вежливо махал ее родителям или здоровался, не более того. Он не сомневался, что отец рано или поздно все узнает, поэтому старался лишний раз не появляться в японском квартале. Кейко же, напротив, взахлеб рассказывала о Генри, о его любимой музыке и мечтала пригласить его домой.

— Генри! — Кейко махала ему с крыльца.

Была ранняя весна, и кругом все оживало: зацветали бело-розовым вишни, и улицы пахли не морской солью, рыбой и водорослями, а чем-то иным, чудесным.

— Я ведь тоже могу по-китайски, не хуже тебя. — поддразнила Кейко, указав на значок Генри. — Хоу лой моу кинь.

Это значило «Как дела, красавчик?» — по-кантонски.

— Откуда ты знаешь?

Кейко улыбнулась:

— В библиотеке вычитала.

— Оай дэки тэ урэси дэс, — отозвался Генри.

С минуту оба улыбались, не зная, что сказать и на каком языке. Нарушила молчание Кейко:

— Мама с папой на рынке, встретим их и пообедаем вместе.

Через японский рынок они бежали наперегонки. Генри нарочно не стал обгонять Кейко. Из вежливости, которой всегда учил его отец. Вдобавок он попросту не знал дороги. Кейко привела его в японское кафе, с недавних пор переименованное в «Американский сад».

— Генри, очень рады снова тебя видеть. — Господин Окабэ, в шляпе и серых фланелевых брюках, смахивал на Кэри Гранта. Как и Кейко, по-английски он говорил прекрасно, заслушаешься.

Хозяин кафе усадил их за круглый столик у окна. Кейко села лицом к Генри, пока ее мать искала высокий стул для младшего братишки, на вид лет трех-четырех. Малыш играл с черными лакированными палочками для еды, а мать мягко журила его: дурная примета.

— Спасибо тебе, Генри, что каждый день провожаешь Кейко до дома. Спасибо за пунктуальность.

Генри не знал, что такое «пунктуальность», но счел за похвалу. Тем более господин Окабэ с этими словами налил ему чашку зеленого чая. Генри взял чашку обеими руками, как учила мама, — так делают воспитанные люди — и собрался налить чаю господину Окабэ, но тот, успев крутнуть вертящийся поднос, уже наливал себе сам.

— Спасибо вам за приглашение. — Генри жалел, что его английский не столь же хорош. В детстве ему не разрешали говорить по-английски дома. Отец стремился воспитать сына настоящим китайцем, под стать ему самому. Но с недавних пор все перевернулось с ног на голову. Как бы там ни было, Генри говорил по-английски так себе — куда ему до Кейко и ее родителей!