Книга Я росла во Флоренции - Элена Станканелли
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Родители порой извлекают на свет свои свадебные фотографии, чтобы оценить ущерб, который время нанесло их гостям. Как постарел такой-то, как хороша была такая-то! Или: они здесь такие молодые в своих шляпах и легких платьях, а ведь их уже нет. Некоторые пары распались; впрочем, таких немного. Разглядывая фотографии, свои и своих друзей, я определяю дату по тому, кто снят на них вместе. В эпоху вечной молодости лишь любовные истории напоминают о том, что жизнь наша имеет этапы, развязки, ступени.
Среди тех снимков есть один особенный. Мать с отцом выходят из церкви, и из-за их спин выглядывает невысокий человечек в круглых очках. Вид у него такой, словно он куда-то опаздывает. Как Алисин Кролик с часами в жилетном кармане. Этого человека зовут Джорджо Ла Пира.
С этой фотографии, все мое детство служившей мне талисманом наряду с томиком стихов Лорки, и началась эта книга. Поза Джорджо Ла Пиры, будто по ошибке попавшего в кадр, пробуждала маю память. Потому что история всегда начинается с кого-то, случайно оказавшегося перед телекамерой. Эта история — об одной из самых притягательных политических фигур послевоенного времени.
Джорджо Ла Пира, как и мой отец, родился на Сицилии. В 1904 году в Поццалло, в провинции Рагуза. Получив диплом по праву, он, как и мой отец, в 1926 году переехал во Флоренцию следом за своим профессором Эмилио Бетти. В сентябре 1943 года, спасаясь от фашистской полиции, он уехал в Фонтерутоли, в области Кьянти, где прожил три месяца в доме семьи Маццеи. Фьоретта, дочь профессора Якопо, большого друга Ла Пиры, стала с тех пор одной из его самых внимательных и преданных собеседниц.
Вернувшись во Флоренцию после войны, он снова стал преподавать в университете. Его специализацией было римское право: в этой области он пользовался авторитетом на международном уровне. Благодаря своим научным изысканиям и антифашистской деятельности, которая с годами переросла в трезвый и бескомпромиссный пацифизм, он был приглашен в Конституционную комиссию (так называемую "комиссию семидесяти пяти"), занимавшуюся разработкой проекта Конституции. В 1948 году он был заместителем министра труда в правительстве Фанфани, в 1951-м его впервые избрали мэром Флоренции. Второй срок, начавшийся в 1956-м, прервался в 1957-м: Ла Пира подал в отставку. Депутат парламента от христианских демократов, он возвратился во Флоренцию в 1961 году, будучи в третий раз избранным на пост мэра. В 1965 году он окончательно оставил этот пост. Свадебное фото моих родителей датировано апрелем 64-го.
Есть еще один снимок, на котором мой отец запечатлен рядом с Ла Пирой, — в другой обстановке. Двое мужчин стоят перед подъездом, оживленно беседуя, отец слегка наклонился к профессору — тот ниже его ростом, но со стороны отца это и знак уважения. У отца из кармана выглядывает сложенная газета. Можно прочесть только "Иль Джорнале ди…". Типичный портрет молодых людей накануне революции, строгий, исполненный уважения, композиционно правильный.
Ла Пира был весьма эксцентричным городской головой и политиком. Христианин до мозга костей, он всегда принимал сторону слабейших. Он выходил на баррикады с рабочими, не желавшими терять работу, не оставлял в покое своего друга Фанфани, занимавшего в те годы высокие посты в Риме. Замечательная переписка свидетельствует об их дружбе и о пройденном вместе пути в борьбе за общие идеалы.
Когда владельцы мастерских Пиньоне грозили массовыми увольнениями, Ла Пира убедил Энрико Маттеи выкупить производство. Идеалист и мечтатель, он поехал в Палестину, чтобы выступить посредником между арабами и евреями, в Советский Союз, чтобы убедить русских отказаться от атеизма, в Ханой к Хо Ши Мину, чтобы вести переговоры об окончании войны с Соединенными Штатами. Он предложил организовать встречи между мэрами городов всего мира, пригласил во Флоренцию представителей африканских государств, чтобы сообща обсудить кризис в странах третьего мира. Он был революционером и неважным пророком (как все идеалисты, которые не отступают, даже видя на горизонте крах своих идеалов) и рьяно отстаивал свои идеи, однако был весьма разборчив в средствах; его партия ныне придерживается иных принципов.
Он не владел почти никаким имуществом, кроме небольшого количества книг. У него никогда не было собственного дома. Всю жизнь он прожил в маленьких комнатках: сначала ему предоставили келью № 6 в монастыре Сан-Марко, затем каморку при Доме молодежи Пино Арпиони[57]на улице Джино Каппони. Проведя целый день в заботах о городе, в беседах с сильными мира сего, в борьбе и спорах, он каждый вечер возвращался в эту крохотную комнатку, как монах в свою келью. В книге портретов мэра-святого, изданной "Полистампой", имеется фотография этой комнатки.
Узкая деревянная кровать, стул, тумбочка со стопкой книг. Кресло, прикроватный коврик — вот и всё. Полы тоже деревянные. Очень похоже на написанную Ван Гогом комнату в Арле, с ее напряженной и строгой, без излишеств, атмосферой.
"Каковы проблемы бедных людей в мировом масштабе?" — этими словами начинается одна из самых известных статей Ла Пиры "Чаяния бедных людей", написанная в 1951 году. В ней он в присущем ему как бы "простецком" и бесконечно далеком от сухого языка политиков стиле обсуждает проблему безработицы. Ответ Ла Пиры короток и ясен, его позиция тверда. Работать должны все, каждый человек имеет право на труд, а когда работы нет, государство должно ее предоставить, должно принять решения, направленные на обеспечение полной занятости населения.
Этого, как мы знаем, не произошло. Наша страна выбрала другие пути, дойдя в конце концов до того, что мы наблюдаем сегодня: полное размывание концепции занятости. Отныне не существует не только работы как таковой (контракт, заработная плата, пенсия), но большая часть занятий, именуемых "работой" (временной, сезонной, неоплачиваемой, разовой), — симулякры, нелепые имитации, а сама деятельность — не что иное, как бессмысленная пантомима. Ее участники — мужчины и женщины с университетскими дипломами по разным наукам, вынужденные досаждать людям телефонными звонками, пока не удастся кому-нибудь что-нибудь всучить, вечные стажеры бог знает каких коммуникационных проектов, телевизионная массовка, ассистенты юристов и прочих специалистов, год от года дряхлеющих, но не выпускающих изо рта лакомый кусок.
Но сила идеи, как мне кажется, не должна измеряться тем, насколько верно она предсказывает будущее. Наоборот, как я говорила, чем глубже размышление о настоящем, тем ошибочнее прогноз на будущее. Потому что история — не теорема, а ряд опровержений и внезапных виражей. Самые прозорливые философы могут лишь плясать вокруг того, что знают и видят, и находят там всегда одно и то же: войну и противоядие от нее — милосердие. Но даже накопив опыт, из него не извлечешь уроков.
Кассандры — лишь те, что предрекают бедствия. С этим не промахнешься. Слова и речи о скорой гибели мира всегда попадают в цель. Главное, чтобы хватило чутья распознать край, с которого началось гниение, — и готово.
