Книга Стеклянные цветы - Мэри Каммингс

— Ладно, повожу пока, — перебил Филипп. — Дай трусы, за твоей спиной висят.

— До семнадцатого июля совсем немного осталось, — подавая требуемое, добавила она еще один аргумент. — Ты и не заметишь, как время пролетит!

А время действительно летело незаметно. Ко всем прочим хлопотам Бруни добавилась еще одна: круиз.

Куда плыть?! Хочется и в Марсель попасть, и в Гибралтар, и в Барселону — а в голове вертятся еще и еще заманчивые названия: Корфу, Неаполь, Мальта… Вот и выходит, что три недели — это совсем мало.

А приглашать кого? Иви — это само собой, а еще кого? Хочется же, чтобы весело было и никто никому настроение не портил!

На яхте четыре двухместных каюты и четыре одноместных (с широкими кроватями, так что и для парочки сгодится) — значит, пригласить можно человек двенадцать-пятнадцать. Сама Бруни, по праву хозяйки, собиралась занять мастер-каюту — с широченной кроватью, окнами на обе стороны и джакузи.

После того как список гостей был начерно составлен, выяснилось, что в своих расчетах она напрочь забыла о Филиппе, который тоже претендовал на одноместную каюту. На ее робкое замечание: почему бы ему не пожить, скажем, в одной каюте с капитаном, он, хмыкнув, заявил: «Еще не хватало!».

Пришлось все переделывать…

Эрика — та самая, из парижского журнала — оказалась человеком дела. Она позвонила в начале июля и напросилась в гости — ходила по дому, ахала и восхищалась. Спрашивала, откуда Бруни черпает идеи и не собирается ли предлагать свои изделия какой-нибудь галерее искусств или организовывать персональную выставку.

Через несколько дней она снова приехала, на этот раз с фотографом. Тот сделал добрую сотню снимков — и интерьеров, и мастерской, и самой Бруни.

Под конец Бруни показала им «выставку цветов». Так она называла несколько ящиков, разгороженных на ячейки, где на мягкой поролоновой подкладке лежали стеклянные цветы — большие и маленькие, простенькие и вычурные; как две капли воды похожие на настоящие — и фантастические, каких не встретишь в живой природе. Она делала их в разное время, и как наброски к будущим работам, и просто под настроение; некоторые потом превращала в брошки и заколки, или, прикрепив к стеблю, ставила в вазу — а некоторые так и лежали, дожидаясь своего часа.

Эрика сказала, что перед публикацией пришлет окончательный вариант статьи вместе с фотографиями, получила в подарок стеклянную брошку — тигровую лилию — и с тем отбыла. Бруни же весь вечер просидела в мастерской с бутылкой вермута, нарушив свой собственный зарок: «В мастерской — никакой выпивки!» Один раз можно…

Десять лет назад шофер Клары сделал для нее стеклянного лебедя — маленького, со спичечный коробок. Сделал прямо при ней, из осколка разбитой вазы солнечно-яркого желтого цвета. Сделал — и с тех пор Бруни на всю жизнь запомнила это ощущение восторга, когда прозрачное, вроде бы твердое стекло начало послушно гнуться и вытягиваться под руками.

Он, тот шофер, и показал ей, как нужно нагревать стекло, как придерживать его, чтобы не обжечься, и как придавать ему нужную форму металлической палочкой.

Ну да, она спала с ним — почему бы и нет?! Спала, пока его не выгнали: Клара застукала их вместе. Бедняга — он-то думал, что ей все восемнадцать!

На самом деле Бруни не было тогда и пятнадцати, и ока жила в поместье, дожидаясь, пока папаша решит, как от нее избавиться: то ли отправить в исправительную школу для трудных подростков, то ли еще куда-то…

В конце концов она попала в закрытую школу в Швейцарии и там продолжала понемножку работать со стеклом. Смешно вспомнить: из инструмента у нее поначалу были только свечка да маникюрный набор — но с их помощью она ухитрялась делать и брошки в виде листика или цветочка, и вазочки оригинального дизайна (сосуды из кабинета химии, обмотанные разноцветными стеклянными нитями). И даже не мечтала, что когда-нибудь будет показывать журналистке из Парижа свою мастерскую — а та, словно о само собой разумеющемся, спросит ее о персональной выставке…

Сварочный аппарат ей наконец-то сделали. Бруни привезла его домой, опробовала и убедилась, что это именно то, что она хотела: компактный и нетяжелый, работать — одно удовольствие!

И с каркасом удалось разобраться. Рей сказал, что придумал, как крепить — но возни там много и готово будет не раньше, чем через месяц. Бруни это вполне устраивало: заняться лозой она собиралась не раньше сентября, после возвращения со Средиземного моря.

Неожиданно сам собой разрешился вопрос, покупать или не покупать лошадь. Как-то утром раздался звонок, и истерический женский голос начал лопотать из трубки что-то неразборчивое, через каждые три слова повторяя: «госпожа баронесса» и «Кемер». Бруни не сразу удалось понять, что это звонит Криста, девчонка-конюх из школы верховой езды, которая всегда седлала для нее чалого.

Как выяснилось, у Кемера опять начались проблемы с сухожилием, и владельцы школы посчитали, что лечить его нерентабельно, выгоднее забить и получить страховку. Узнав об этом, девчонка, ухаживавшая за ним, проревела ревмя целый день, а потом вспомнила, что «госпожа баронесса» всегда любила ездить на Кемере — и позвонила, от отчаяния, не зная, к кому еще обратиться.

— Вы скажите им, скажите! Пожалуйста, скажите! Его же можно вылечить! — кричала она плачущим голосом. — Они вас послушают! Он же такой добрый!

Бруни бросила все дела и поехала в Хольцкирхен разбираться.

Выяснилось, что все так, как рассказала Криста: Кемер охромел, лечение требуется длительное и дорогостоящее — а мерину уже больше десяти лет. Поэтому руководство школы сочло, что целесообразнее не мучать зря животное…

Еще по дороге Бруни решила, что если иначе не получится, то она просто купит у школы Кемера, вылечит и будет сама на нем ездить. Предложила, даже чековую книжку достала и… получила категорический отказ. Как выяснилось, руководство школы по финансовым соображениям не было заинтересовано в продаже лошади.

Насчет «финансовых соображений» она смекнула сразу: скорее всего, Кемера застраховали выше стоимости и сейчас забить его — значило получить неплохой куш. Но, господа, гуманность-то тоже должна быть!

Чего она не могла понять — так это почему директриса школы, молодящаяся дамочка лет сорока, высокопарно именует себя «руководством школы»?! Ведь ясно же, что это все ее рук дело!

Бруни требовала, уговаривала — директриса упорно повторяла: «К сожалению, ничем не могу помочь, руководство школы… и т. д.», хотя чувствовалось, что ей хочется послать незваную визитершу куда подальше.

Филипп в своей обычной манере стоял у стены. Пару раз Бруни оглядывалась на него, надеясь получить моральную поддержку, но не видела на его физиономии ничего, кроме еле заметной иронической ухмылки, приводившей ее в еще большее бешенство.

Разговор уже шел на повышенных тонах: Бруни как раз объясняла директрисе, что если ей не продадут Кемера, то она, баронесса фон Вальрехт, во-первых, сегодня же обзвонит всех своих знакомых и расскажет им об этом инциденте, порекомендовав никогда больше не посещать место, где так относятся к лошадям, во-вторых, обратится в ближайший филиал общества защиты животных, в-третьих, организует у ворот школы пикет из активистов этого общества и сама возглавит его, усевшись перед воротами с плакатом…