Книга Танец для двоих - Светлана Полякова

— Наваждение, — прошептала Катя.

— Что? — Он посмотрел на нее с вопросом.

— Так, ничего… Я сказала самой себе…

— Понял, — рассмеялся он. — Попытка зацепиться за остатки здравого смысла…

— Безуспешная, — развела руками Катя.

И в самом деле — он ее понимал…

— А зачем он нужен, этот здравый смысл? Много счастья от него?

— Не знаю… Мне трудно судить о нездравом смысле… Я лишь однажды пошла на поводу у своих желаний, и в результате получилась Надя. Она ведь хорошо получилась, правда?

— Замечательно…

— Еще неизвестно, какой бы она вышла при здравом размышлении…

Она рассмеялась.

— Господи, — вырвалось у нее, — мы сидим с тобой и несем чушь.

— Прекрасную, — кивнул он.

— Какая разница… Мы как дети.

— Это хорошо, разве нет? Помолодеть лет на двадцать… Забыть про все.

Она хотела сказать, что так нельзя, долго нельзя, но, встретив его взгляд, так отчаянно смутилась, что хотела отвернуться — и не могла… В душе что-то плакало, и смеялось, и много колокольчиков…

— Моя дочь верит в ангелов, — серьезно сказал он, глядя ей в глаза.

— Она… Я тоже, — прошептала она, ощущая себя так странно, как будто она и в самом деле стала рядом с этим человеком ребенком…

Его рука теперь оказалась на ее ладони — только сейчас она поняла, что ее ладонь была раскрытой, точно она просила что-то, бедная нищенка, у этого человека…

Любви?

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

«Теперь появился смысл…»

Он внезапно остановился. Нет, дело не в смысле. Смысл-то был раньше. Потому что была Сашка. Он жил для нее. Вот только иногда, глядя на белокурую головку дочери, он задумывался. Ему начинало казаться, что Сашка — это его оправдание. Или оправдание и есть смысл?

Он весь день улыбался как идиот. Даже в привычном мелькании рук, ног, тел он умудрялся находить новую гармонию.

— Что с тобой? — спросил Анатолий, и он не знал, что ответить. Первый раз за долгое время знакомства…

— А что со мной?

— Выглядишь так, словно там не Танька танцует, а фея…

— Танька похожа на фею, — заметил он. — Ее бы одеть в прозрачную тунику…

И тут же родилась эта картина — Таня в прозрачной тунике, вся в лесных цветах, которые — единственное ее украшение… Распущенные волосы. Летящие одежды…

Здесь это невозможно. Здесь нет места красоте…

Представив на секунду, что все происходит вот тут, он почувствовал себя так, словно невольно, мыслью, оскорбил красоту. Оскорбил Катю. Себя…

— Я все-таки уйду отсюда, — сказал он.

— Куда? — поперхнулся от удивления Анатолий. — Ты с катушек съехал? Тебе девку надо вырастить… Нашел другое место?

— Нет, — честно признался он. — Просто не могу больше. Косит… Понимаешь, Толик?..

— Давай я сделаю тебе коктейль. Ты слегка расслабишься и придешь в себя…

— Нет, ты послушай… Руки тоньше дождя. Фигурка прозрачная, летящая… А вокруг — красные похотливые рожи самцов… И для них нет ничего этого. Ни тонких рук, ни прозрачности, ни-че-го! Только тело. В нем — смысл… Как будто тело что-то значит без души… Или это их самооправдание? Я тут подумал, что вся наша жизнь — оправдание. И у них тоже. Только если душа есть у Тани, а у них нет? Кто она для них? Это мы с тобой знаем, что Таня талантлива, просто у нее не сложилось… А для них — простая стриптизерша… И ничего больше. И у нее есть душа? А у них, достигших суперского положения, денег этих хреновых, дома, «мерсы», фигни навалом… Только души — нет. А у стриптизерши-то она есть! У существа, павшего низко, на их взгляд…

— Ты не перечитал на ночь Достоевского? — спросил Анатолий.

— Кстати, я давно его не читал… Я последнее время детские книги читаю. Андерсена. Вот вчера читал Сашке про Русалочку и наткнулся там снова на рассуждения о душе… Она же не этого принца хотела, а душу бессмертную! Потому что даже глупенькая Русалочка знала — на хрен ей триста лет жизни, если душа умрет? И была готова умереть физически, лишь бы душа осталась бессмертной… И любую боль была готова перетерпеть за душу эту… А эти самцы за день сытой жизни, за тело свое, которому дай Бог семьдесят лет прожить, душу отправляют в помойное ведро…

— Друг, — жалостливо сказал Анатолий, — твоя харизма разбушевалась. Добром это не кончится… Почитай своей дочери «Незнайку». Чудесная книжка…

Саша рассмеялся.

— Я хочу понять, — сказал он. — Или найти… То есть я уже нашел, вот только не знаю, как удержать…

Он посмотрел на Анатолия, пытаясь найти в его взгляде хоть немного понимания, но тот смотрел слегка удивленно, ожидая продолжения, но минуя это понимание…

— Ты влюблен, — тихо, шепотом, разродился наконец-то Анатолий. — Кто она?

Он только улыбнулся. Может быть…

— Ох, — выдохнул Анатолий, — на тебя опять смотрят…

Саша это и сам чувствовал. Этот цепкий взгляд, направленный на него, требующий, чтобы обернулся…

Он обернулся, ругая себя за любопытство.

Сразу узнал ее — обладательницу этого взгляда и нахмурился.

Она усмехнулась, вытянула свой длинный, украшенный дорогим перстнем палец и ткнула в него. Затем палец перевернулся — и красный длинный ноготь поманил его к себе. «Цып-цып, а ну иди сюда, цыпа мой…»

Он рассмеялся. Сам не знал, что на него нашло. Только его пальцы сами сложились в ответную фигуру, три в одном флаконе, — и пусть скажет спасибо, что не грубее, не локоть…

И этого хватило. Она покраснела, сжала тонкие губы, орлиный нос напрягся. Теперь она и в самом деле была похожа на хищную птицу, кружащую над землей в поисках добычи.

Цып-цып…

Глаза сузились. Она даже не дала себе труда спрятать сущность свою под маску. За-чем? «Вот такая у них душа, — подумал он. — Но ведь есть? Или то, что наполняет их внутри, уже не зовется этим словом? Как-то иначе? Это дуэль взглядов. Дуэль…»

И сам себе ответил, перевел ее скрытую угрозу в глазах: «Щенок, я объясню тебе без переводчиков…»

Катя поднялась по лестнице. Настроение было странным — все эти дни она жила на облаке, сидела там и наблюдала, как зажигаются звезды, отделенная от окружающего мира… И одновременно с радостью в ней иногда билось предчувствие скорой потери, потому что ничто не вечно под луной, а уж хорошее-то — тем более…

В почтовом ящике что-то было, Катя удивилась, потому что в него давно уже никто ничего не клал… Газет они не выписывали, писем не получали. Мама звонила по телефону… Как-то вымер эпистолярный жанр…