Книга Смерть и немного любви - Александра Маринина

– Наверное, никакого, – пожал плечамиСелуянов. – Но я хочу понять, а вдруг имеет? А?

– Уверяю вас, не имеет.

– Хорошо, пойдем дальше. Ваша фирма в течение 1993 годазаключила восемнадцать контрактов, в течение 1994 года – двадцать один. А вэтом году за четыре с половиной месяца – ни одного. Вы можете как-то этопрокомментировать?

– Никаких комментариев, – сухо обронил Латышев. –Я вам все уже объяснил про коммерческую тайну.

– Значит, вы считаете, что это в порядке вещей?

– Вас не должно касаться, что я считаю.

– Но ведь вы – коммерческий директор фирмы…

– Ну и что? У меня есть мнение по этому вопросу, но яне собираюсь высказывать его каждому встречному.

«Дожили, – с тоской подумал Селуянов. – Вот уже иработник уголовного розыска, раскрывающий два убийства, первый встречный.Дальше что?»

– А у меня складывается впечатление, что фирма «ГолубойДунай» сворачивает свою деятельность в России. Опровергните меня, если можете.

– И не собираюсь. Вы вольны думать все, что вам угодно.Даже если вы правы, фирма никаких законов этим не нарушает.

– Скажите, а где вы были в минувшую субботу?

– Я был дома, – быстро ответил Латышев, ни насекунду не задумавшись.

Этот ответ Селуянову совсем не понравился.

– Кто-нибудь может это подтвердить?

– Разумеется. Я был с женщиной, могу назвать ее имя,она подтвердит.

Алиби, составленное женщиной, Селуянову не понравилось ещебольше. Цену таким алиби он знал хорошо.

– Мне сказали, что одно время вы усиленно ухаживали заЭленой Бартош. Это правда?

– Ну и что? Что в этом противозаконного? И вообще, этобыло давно.

– Ну какая разница, давно или недавно. Было?

– Допустим.

– Вы собирались на ней жениться?

– С чего вы взяли?

– Я просто спрашиваю. Так собирались?

– Ничего подобного. Я просто ухаживал за красивойдевушкой.

– За дочерью вашего шефа, – с невинным видомуточнил Селуянов. – Значит, жениться на ней вы не собирались?

– И в мыслях не было.

– А Тамила Шалвовна думала иначе.

– Меня не интересует, что думала Тамила Шалвовна.

– А что думала Элена, вас тоже не интересует?

Латышев запнулся. Его лицо медленно каменело прямо на глазаху Селуянова.

– Я не понимаю, к чему все эти расспросы, –наконец медленно произнес Марат. – То, что было между мной и Эленой, неимеет никакого отношения к событиям в загсе.

– Значит, вас не интересует, что думала Элена по поводуваших с ней отношений?

– Нет.

– Странно. Вообще-то она была уверена, что вы хотитежениться на ней.

– С чего ей быть уверенной в этом? Глупости!

– А с того, что вы делали ей предложение. И она, междупрочим, его приняла. Вы об этом забыли?

– Да мало ли что может померещиться молоденькойсвистушке!

– А кольцо ей тоже померещилось?

– Какое кольцо?

– Которое вы подарили ей, когда отдыхали вместе наБалатоне. Элена страдает галлюцинациями?

– Послушайте, не делайте вы проблему на ровном месте!Да, мы ездили вместе на Балатон к ее бабушке, да, мы все ночи проводили вместе,да, я подарил ей кольцо. И что из этого? Я нормальный, хорошо воспитанныйчеловек, и если девушка спит со мной, я считаю нормальным сделать ей подарок.

– Такой дорогой? Кольцо с тремя бриллиантами?

– У вас совковое представление о том, что такое«дорого» и что такое «дешево». – К Латышеву вернулось его прежнеевысокомерие. – По моим доходам такое кольцо не было слишком дорогим.

– Значит, вы ни капли не переживали, когда Эленасобралась замуж за другого?

– Ни одной секунды.

– Хорошо, – вздохнул Селуянов. – Давайте язапишу имя вашей подруги, с которой вы провели субботу.

– Сделайте одолжение. Ольга Емельянцева, сотрудницанашей фирмы. Она работает в отделе рекламы.

* * *

Белое и черное, черное и белое…

Мой мир с самого детства сужен до этих двух понятий. Можноили нельзя. Плохо или хорошо. Добро или зло. Нет середины, нет полутонов, нетпривходящих обстоятельств и неоднозначных решений. Только «да» и «нет». Иникаких «может быть».

Мне пять лет… Родители о чем-то громко спорят, мне кажется,что они ссорятся. Отец называет маму сукой, и я тут же подхватываю незнакомоеслово, которое так легко произносится.

– Сука! Мама – сука! Мама – сука! – радостно кричуя в восторге от того, что новое слово быстро запомнилось и удобно легло на язык.

Ссора тут же прекращается, все внимание переключается наменя.

– Это очень плохое слово, – строго выговариваетмне мама. – Его нельзя произносить. Ты поступаешь плохо.

– Значит, папа тоже поступил плохо? – резонноспрашиваю я.

Мама растерянно умолкает, но тут в воспитательный процессвступает отец. Он откашливается и делает серьезное лицо.

– Видишь ли, котенок, – говорит он, почему-тоглядя на маму, а не на меня, – бывают ситуации, когда… Одним словом, невсе так просто… Никогда нельзя точно сказать…

Но мне пять лет, и меня не устраивает шаткий инепредсказуемый мир, в котором «никогда нельзя точно сказать». Я – ребенок, и яхочу определенности. Моя детская боязливость требует уверенности в том, чтомама с папой будут всегда, и всегда будет моя уютная постелька, и плюшевый заяцвозле подушки, и сказка на ночь, и яблочный сок по утрам, и бабушкины пироги посубботам. Я хочу знать точно, что, если буду каждый день чистить зубы, говорить«спасибо» и «пожалуйста» и слушаться, меня будут хвалить, а когда начнукапризничать или что-нибудь сломаю – меня накажут. Но если бывают разныеситуации, и не все так просто, и никогда нельзя сказать наверняка, то, можетбыть, меня будут наказывать за хорошее поведение и начнут хвалить за плохое?Мой пятилетний мозг не в состоянии справиться с такой задачкой. И я начинаюзлиться.

Мне восемь лет… Родители взяли меня с собой в кино, и явместе с ними смотрю на экран, где отпетый преступник, сбежавший из тюрьмы,кого-то спасает и погибает. Мама украдкой вытирает слезы, но я не могу понять,что ее так расстроило.

– Мам, тебе что, жалко его? – спрашиваю я, когдамы выходим на улицу, в теплый ароматный весенний вечер.

– Конечно, солнышко, – кивает мама.