Книга Школа для негодяев - Дэнни Кинг

— Блин на фиг, плакал наш договорной матч, — простонал Конопля, горестно мотая головой.

— Послушай, будем действовать по плану. Надо, чтобы все толклись в центре поля, подальше от Шарпея, потом я улучу момент, ворвусь в вашу штрафную, а вы собьете меня с ног, и судья назначит пенальти. Что скажешь?

— Неплохо, — одобрил Конопля.

Так мы и поступили. Следующие десять минут обе команды демонстрировали образцовый «уход в оборону». Мы катали мяч туда-сюда в равном соотношении сил, словно какие-нибудь хиппи, ратующие за всеобщий мир и согласие, на игре для слюнявых придурков, которые не перенесут поражения. Время от времени Фодерингштайн свистел в свой свисток, просто чтобы разнообразить эту унылую канитель, а Шарпей почти сорвал голос, надрываясь во вратарской площадке.

Трижды я надеялся застигнуть его врасплох и пробовал подобраться к штрафной, и трижды Шарпей сводил на нет все мои усилия.

Почти половина зрителей свалила в соседний паб, а те, кто остались, уже не выражали свое негодование. После пяти минут полного «болота» свист и презрительные выкрики с трибун сменились тоскливыми кивками и безмолвным презрением.

Фодерингштайн поглядывал на часы, то ли собираясь дать финальный свисток, то ли прикидывая, успеет ли в магазин. Пора забить решающий мяч, подумал я, и подал голос, чтобы встряхнуть сонную компанию. Команды тотчас пробудились к жизни и забегали как угорелые, ради забавы пиная мячик.

— На меня, на меня! — крикнул я, влетая в штрафную и показывая на свои ноги. По моим расчетам, со стороны это должно было выглядеть, как будто я прошу дать мне пас, хотя на самом деле я имел в виду, что игрок команды «Б» должен меня сбить.

Долго ждать не пришлось. Лягушатник легким галопом прискакал ко мне и без малейшего намека на деликатность сшиб на землю.

— Пенальти! — объявил Фодерингштайн, а Лягушатник для пущего эффекта заорал, что и пальцем меня не трогал.

— Вот как? — Судья, очевидно, еще не принял окончательного решения.

— Э-ээ… что? Нет, постойте… Я, кажется, все-таки задел его, — быстренько переориентировался Лягушатник, чем довел Шарпея буквально до белого каления. — Простите, мистер Шарп, вы же сами учили нас говорить правду. Обманом ничего не добьешься, бла-бла-бла… короче, вся эта туфта. — Он повернулся ко мне и игриво подергал бровями.

Сообразив, что до конца матча осталось всего несколько секунд, я установил мяч на одиннадцатиметровую отметку и набрал полную грудь воздуха. От безоговорочного титула лучшего игрока меня отделяли только шесть футов бешеного негодования, пытавшихся выдать себя за голкипера в команде пятнадцатилетних подростков. Если мне суждено забить, понял я, это должен быть настоящий гол. Господи, помоги грешнику из грешников, мысленно проговорил я.

Фодерингштайн дал свисток, я начал разбег. Я бежал, вдавливая подошвы в землю, на одиннадцатиметровой отметке отвел правую ногу назад и качнул ею, как маятником. Удар получился чистым и аккуратным, в левый верхний угол ворот. Шарпей подпрыгнул, точно разъяренный леопард, и вытянул вверх свою лапу. На один кошмарный миг мне показалось, что он возьмет мяч, но Шарпей внезапно скорчился от боли и схватился за лицо. Помеха в виде руки голкипера исчезла, мяч влетел в сетку, а свисток арбитра сигнализировал об окончании матча.

Команда «Д» выиграла, я стал лучшим игроком. Ур-ра!!!

Трамвай, Крыса и Четырехглазый устроили кучу малу во вратарской, и мы все вместе порадовались как победе, так и избавлению от проблем. Да, мы выиграли кубок, но, что гораздо важнее, теперь нам не надо было выплачивать несколько сотен фунтов в подставном тотализаторе. Сплошное облегчение.

Шарпей все держался за свою физиономию, а Фодерингштайн уговаривал его убрать руку, чтобы осмотреть травму.

— Меня что-то укусило или ужалило, — жаловался Шарпей.

Краем глаза я заметил Неандертальца, который потихоньку выполз из кустов, волоча за собой пневматическое ружье Конопли.

— Кровотечения нет, только ушиб, — констатировал Фодерингштайн. Слушать дальше я не стал, все и так было понятно.

Не знаю, доводилось ли вам когда-нибудь побеждать в спортивных соревнованиях, могу сказать лишь по собственному опыту: после того как прозвучит финальный свисток, порвется финишная ленточка или опустится флажок, всякое ощущение времени напрочь исчезает, все сливается в одну мельтешащую кутерьму… И вот я уже стою на пьедестале со здоровенным призовым кубком в руках, а толпа зрителей на трибунах продолжает выражать свое возмущение криком и свистом.

Я взял кубок за ручки, высоко поднял его над головой и радостно попрыгал перед вежливо аплодирующим Грегсоном, потом передал приз Трамваю, который сделал то же самое. Все по очереди — я, Трамвай, Четырехглазый и Крыса — пережили минуту славы. Ничего подобного нам и присниться не могло!

Шарпей весь день ходил мрачнее тучи, и ясно было, что час расплаты придет очень скоро, но все это еще только предстояло, а в пятнадцать лет, сами знаете, если что-то и нарушает безмятежный ночной сон, то уж никак не тревожные раздумья о будущем (а — да-да, вы правы — лихорадочная, нескончаемая дрочка).

— Какой ты молодец! — с гордостью произнесла Джинни и, несмотря на все мои попытки отделаться от нее, поцеловала меня в щеку.

— А я? — сразу встрял Крыса.

— И ты. — Джинни любезно чмокнула и его, но тут же с отвращением отшатнулась, увидев, что Крыса энергично трудится обеими руками, засунутыми в карманы спортивных трусов.

Папаша не разделял гордости Джинни относительно моих достижений, хотя предпочел оставить свое мнение при себе. Я счел, что это даже к лучшему, поскольку должен был обделать еще одно дельце перед тем, как завершить мероприятие и назвать победителя в тотализаторе.

— Кгхм… дамы и господа, уважаемые родители, минуточку внимания! — объявил я.

Большинство собравшихся были заняты тем, что пытались вытянуть хоть какие-то ответы из своих сыновей, поэтому мне пришлось повторить обращение несколько раз.

— Я бы хотел поблагодарить всех, кто принял участие в нашем скромном тотализаторе, и попросить победителя подойти ко мне, чтобы забрать выигрыш. Как всем уже известно, лучшим игроком матча с четырьмя голами был признан я (в этом месте старик метнул на меня злобный взгляд), поэтому сейчас я попрошу выйти сюда того, кто купил билетик с моей фамилией.

В толпе завертели головами, и когда победитель все-таки вышел вперед, все взгляды устремились на него.

— А вот и он. Чудесно! Поприветствуем счастливчика аплодисментами!

Послышались скудные хлопки, я пожал «счастливчику» руку и вручил конверт.

— Большое спасибо, — сказал он, сияя улыбкой.

Увидев победителя, Шарпей побагровел еще сильнее, и не без причины: он сразу узнал этого человека. Конечно, разве забудешь того, кто совсем недавно в пабе перепродал тебе твой же собственный видак! Ну да, мы позвонили Барыге Мартину и попросили его оказать нам маленькую услугу. За последние несколько недель мы толкнули ему кое-какие вещички, поэтому сошлись с ним довольно близко и даже начали доверять. Сегодня от Мартина требовалось лишь забрать «свой» выигрыш, улыбнуться толпе и по-отцовски взъерошить шевелюру Четырехглазого. Из всех родителей на матч не приехали только предки нашего Очкарика, поэтому мы могли не опасаться вопросов мистера и миссис Ричардсон, с чего это вдруг чужой дядька прикасается к их ребенку. Взамен Барыга Мартин получал пятьдесят фунтов на выпивку, пузатый серебряный кубок (чтобы загнать его из-под полы или расплавить в слитки, это уж как пожелается) плюс обещание повторить сделку с гафинским видаком. За пять минут работы — очень даже не хило.