Книга След «черной вдовы» - Фридрих Незнанский

садить ее в купе, Нехорошее не видел и простился, вер­нувшись к неотложным делам. Но в Питере ее номер телефона не отвечает. Так что на сей счет пока ничего не известно.

Пристальный и изучающий взгляд прокурора под­сказал Нехорошеву, что тот сильно сомневается в его объяснениях, а это — плохой признак. Но почему? Иго­рю Борисовичу ничего не оставалось, как поклясться всеми святыми и даже собственным здоровьем, что ска­занное им — абсолютная правда. Его взгляд излучал саму искренность, а на сердце... скребли кошки. Но он подавил в себе вспыхнувшее волнение и на следующий вопрос, почему же она так стремительно сбежала из Москвы, уже спокойно ответил прокурору, что девушка, по ее словам, очень боялась мести со стороны убийц ее друга, а прокуратура не имела возможности обеспе­чить ее безопасность.

И добавил, в качестве «убойного» уже аргумента, что вот ему не без труда удалось поставить вооружен­ного охранника у палаты с водителем, который до сих пор не пришел в себя. Так ее несколько дней подержа­ли и сняли по той причине, что на жизнь пациента ник­то не покушался, да и кому он нужен — беспамятный, а лишних людей, чтоб они просиживали без дела сутка­ми в клинике, у них, то есть у милиции, нет.

— Да-да, к сожалению, это так... — И прокурор огорченно покачал головой. — Ну не будем торопить­ся с выводами, не будем. И вообще, я думаю, тебе не стоит торопиться... Но девицу эту ты мне все равно оты­щи —- кровь из носа!

На том, собственно, разговор и закончился. И Не­хорошее подумал, выходя из кабинета прокурора, что Прохор Григорьевич, похоже, и сам махнул рукой на это дело, видя его заведомую бесперспективность. Или же его кто-то из очень влиятельных людей попросту подтолкнул именно к такому решению? Но тогда зачем им Светлана Волкова? К ней-то какие у них вопросы?

Или, значит, ей все-таки известно гораздо больше того, о чем она рассказывала ему ночами, в перерывах между их продолжительными и совершенно сумасшед­шими сексуальными истязаниями в Мичуринце, на даче у бывшего его однокашника Вальки Коптелкина, с ко­торым Игорь и встречался-то, может, раз в году, хотя и созванивались. Валька — добрая душа, юрист крупной торговой фирмы, по первому же его звонку предложил «укрытие» в своем летнем домике в Мичуринце, куда сам практически не приезжал из-за вечной гонки и не­рвотрепки на фирме.

По-другому назвать то, что происходило всю пос­леднюю неделю между ним и Светкой, Игорь и не мог бы. Он и сам был изумлен до крайности, когда вдруг сообразил, что они, оказывается, необычайно подхо­дят друг другу, именно в физиологическом плане.

Она — холеная и необычайно выносливая физичес­ки, «атласная кобылица», как называл подобных жен­щин испанский поэт Гарсия Лорка, влюбленная в са­мое себя и давно избавившаяся от всяких комплексов и слова «нельзя» в своем лексиконе, — требовала только одного: чтобы он соответствовал ее желаниям и фанта­зиям. Причем постоянно. Она говорила, что в экстазе полностью отключается от любых болевых ощущений. И очень огорчалась, что ему надо на рассвете отъез­жать на службу, оставляя ее в дачном одиночестве.

И он — тщедушный и сутулый, совсем не похожий на кумира своей юности Жан-Поля Бельмондо, неве­роятно, почти суеверно, стесняющийся броских, ярких женщин, к которым всегда испытывал необъяснимо сладкое влечение. Но при этом вечно неудовлетворен­ный, ввиду того что у его сухой, как щепка, и такой же колючей жены предметом единственной заботы был не он, тщедушный муж, а собственный салон красоты «Идеал». А теперь он оказался как бы между двух ог­ней. Даже трех — дом, служба и летний домик в Мичу­ринце, из коих первых два безвозвратно меркли в его глазах, зато третий полыхал факелом и не обещал, а предлагал, дарил невиданное им доселе и прямо-таки невозможное наслаждение.

Последняя неделя была для него просто отчаян­ной — в самом прямом смысле этого слова. Жена дав­но привыкла к его поздним возвращениям, частым слу­жебным командировкам, вечным задержкам и переста­ла обращать внимание на время его возвращения — явился среди ночи, усталый и разбитый, сам за собой ухаживай. Еда — в холодильнике, рюмка — в серван­те. Какие проблемы? Многие так живут. Но теперь ему приходилось хотя бы через день заскакивать с безум­ными от усталости глазами домой, кидать в рот бутер­брод, запивая сухую пищу холодным чаем, и терпеть, когда жена уснет, что не заставляло себя долго ждать, после чего он на цыпочках покидал дом, ограничива­ясь запиской, что его срочно вызвали, и сломя голову мчался на Киевский вокзал, чтобы успеть на электрич­ку. И проверялся, подобно Штирлицу, буквально на каждом углу: нет ли слежки, «хвоста».

А в Мичуринце его нетерпеливо ожидала Светлана, которая, несмотря на все страхи, которые он не без тру­да вбил в ее очаровательную, но поразительно легко­мысленную голову, так до конца и не понимала, поче­му она тут скрывается и когда же все это безобразие кончится?! Почему тем же самым она не может зани­маться с Игорьком у себя дома, где для этого созданы все условия?! И недовольно морщилась, когда он угро­жающим тоном говорил ей, что во второй раз убийцы обычно не промахиваются. Она вздрагивала, хмури­лась, будто догадывалась, на кого он намекает, но тай­ну свою так и не открывала. И даже на его настойчи­вые требования сказать наконец, кто такой Макс, о ко­тором она однажды обмолвилась, неохотно ответила, что это один приставучий и противный ее ухажер из Питера. Он ревновал ее к каждому светофору, вот по­этому Виктор Нестеров и увез ее в Москву, пообещав, что уж тут ее никто не достанет. Так, значит, это за ней была охота? Светлана молчала, покачивала головой, пожимала плечами, морщась при этом и не говоря ни «да», ни «нет». Тянуть из нее жилы было бесполезно, и Нехорошее решил ждать, тем более что сам процесс ожидания был прямо-таки восхитительным. Хотя и... чреватым в какой-то степени.

И категорическое требование прокурора тоже не сильно его взволновало. Надо отыскать свидетельни­цу? А он что делает? Ищет... пока. Главное, чтобы ка­кая-нибудь нелепость либо непредвиденная случайность не поломала вялотекущее расследование.

Не боялся он и показного гнева своего шефа. За годы работы с Демидовым Игорь уже узнал эту тайную для посторонних, да и для большинства своих же сотруд­ников, особенность характера прокурора. Вот он гоня­ет, ругает следователей, причем по какому-нибудь со­вершенно ничтожному делу, а потом словно меняет точ­ку зрения и дает указание не торопиться, не рвать под­жилки, передать дело другому следователю, у которо­го и своих-то, нераскрытых, — вагон и приличная те­лежка, где ж тому еще и новое форсировать?

Нехорошев уже подумывал, что, скорее всего, и это убийство шеф предложит передать кому-нибудь из кол­лег, а затем и следующему, чтобы уже окончательно утопить расследование, которое и без того катится ни шатко ни валко. '

И тут вдруг — нате вам! Звонок из Генеральной про­куратуры! Поневоле забегаешь! А потом этот неумест­ный сыщик, к которому явилась — черт же ее, старуху, принес! — Светкина тетка! И пошло-поехало... Поду­малось даже, что простыми служебными неприятнос­тями, замечаниями там и прочим, пожалуй, на этот раз не отделаешься. И теперь надежда на одного Демидо­ва, который в курсе всех событий по этому делу. Ну почти всех. И он не захочет сдать, так сказать, своего верного сотрудника.