Книга Девять плюс смерть равняется десять - Джон Диксон Карр

Некоторое время Г.М. и Макс прислушивались, но крик не повторился. Море начало волноваться, и качка усилилась. Яркие занавески иллюминатора натягивались, как флаги на ветру, и расслаблялись вновь. Каюта словно стучала зубами.

– Правда… – проворчал Г.М., указывая на мусорную корзину. – Может быть, вся правда, тщательно написанная предусмотрительным Бенуа и выхваченная у нас из-под носа, когда… Что за книгу читал Бенуа?

– «Унесенные ветром», – ответил Макс и засмеялся впервые с тех пор, как сел на корабль.

Глава 14

Двумя ночами позже они вошли в зону действия субмарин. В понедельник утром погода была жуткая. Шквалы постепенно перешли в постоянный северо-восточный ветер с дождем и снегом. Спасательные шлюпки пришлось дополнительно укрепить и плотно закрыть брезентом, иначе их бы снесли или разбили тридцатифутовые волны. Вращающийся стул скрипел под Гризуолдом, подсчитывающим ущерб в виде разбитой фаянсовой посуды. Пассажиров снова в той или иной степени поразила морская болезнь, поэтому в понедельник вечером только Латроп и Макс приплелись в ресторан. Во вторник вечером он был пуст.

К утру среды буря унялась, и стало возможным ходить по коридорам не теряя равновесия. Было пасмурно и холодно. Над свинцовым морем слышались пронзительные крики чаек. Около восьми их обогнал другой лайнер, следующий в том же направлении и казавшийся серым и безликим, словно корабль-призрак. Мигающие сигналы с капитанского мостика сообщили азбукой Морзе, что это «Андалусия» – один из самых роскошных лайнеров компании «Уайт плэнит». Стюарды, стоящие у перил с биноклями, разглядели на корме шестидюймовое орудие. На «Эдвардике» не было оружия, за исключением капитанского револьвера и винтовки 22-го калибра, принадлежащей второму механику.

В течение этих двух ужасных дней из головы Макса Мэттьюза вылетели все мысли – даже об убийстве. Он сомневался, что кто-либо еще думал об этом. Его размышления во время шторма были элементарными, как у больной собаки.

Лежа на койке среди подушек, Макс то и дело погружался в дремоту. Он вспоминал каждую упущенную возможность, каждое неправильное суждение, даже каждую лишнюю порцию выпивки. Корабль-призрак с сотнями затемненных кают стал его вселенной. Лишь иногда он думал о Вэлери Четфорд.

Впоследствии Макс не мог вспомнить, когда впервые начал подозревать ее.

Ему казалось, что это началось со случайного замечания Джерома Кенуорти в понедельник утром, когда погода уже портилась, и перед тем, как Кенуорти (подобно почти всем остальным) поспешил уединиться в своей каюте. Макс, Кенуорти, доктор Арчер и Латроп пытались играть в шаффл-борд[27]на шлюпочной палубе. Кенуорти процитировал слова Вэлери, что следует воздавать дьяволу должное – Гитлер обладает блестящим умом, поэтому трудно порицать немцев за то, что они обожают его.

Конечно, крошечный эпизод ровным счетом ничего не значил. Макс забыл о нем до первых приступов морской болезни в ночь с понедельника на вторник. С помощью недавних замечаний сэра Генри Мерривейла его подсознание начало работать, и он живо представил себе Вэлери Четфорд марширующей в толпе женщин с повязкой со свастикой на руке.

Проснулся Макс в жару, ибо в следующем сне ему привиделись Вэлери без повязки и без чего бы то ни было и он сам, пытающийся обнять ее.

Ум подсказывал Максу, что это эхо разговора в офисе эконома, когда они обсуждали легенды о людях, совершающих убийства в голом виде. Но смутные проявления инстинктов говорили, что девушка сильно привлекает его, поэтому он старается внушить себе, будто она ему антипатична. Образ Вэлери со свастикой преследовал его весь вторник.

В среду утром, когда море начало успокаиваться, Макс встал с койки, с удивлением обнаружив, что чувствует себя совсем недурно, если не считать ощущения пустоты и слабости. Он даже пел в ванной. После завтрака оптимизма убавилось, хотя он предусмотрительно ограничился тостом и кофе.

Но теперь его мысли вернулись к убийству. Два дня «Эдвардик» был мертвым кораблем, но теперь он ожил, и вместе с ним ожили подозрения Макса насчет Вэлери Четфорд – не обязательно в убийстве, но, безусловно, в каких-то сомнительных делах. Конечно, нельзя заподозрить девушку только потому, что она приснилась вам со свастикой на рукаве. Но имелись и несомненные факты. К примеру, ее заявление эконому, что она является кузиной Кенуорти и находилась с ним в его каюте от без четверти десять до десяти в среду вечером, было явной ложью, хотя сам Кенуорти это подтвердил.

Девушка была первой, кого Макс увидел, поднявшись на палубу незадолго до полудня. Он обнаружил ее на корме палубы «А», где на крышках люков были навалены мешки с песком и стояло несколько шезлонгов. На ней было светло-коричневое пальто с поднятым воротником; ветер трепал ее вьющиеся волосы. Она стояла спиной к нему, глядя на белый зигзаг кильватера.

– Доброе утро, – поздоровался Макс и, повинуясь идиотскому импульсу, добавил: – Хайль Гитлер!

Слова четко прозвучали в холодном утреннем воздухе. Пару секунд Вэлери не шевелилась, потом повернулась.

– Доброе утро, – ответила она сквозь сжатые губы. – Это ваше представление о шутке?

Макс уже жалел о своих словах. Выглядело так, будто он сам вел изменнические речи.

– Похоже, – заметил Макс, – при каждой нашей встрече вы намерены спрашивать меня о том, как я понимаю шутки.

– Если бы мы не встретились… – многозначительным тоном начала Вэлери.

Ее привлекательность было трудно отрицать, хотя ее здорово подпортила морская болезнь. Под глазами темнели тени, а поза, несмотря на попытки казаться высокомерной, выдавала внутреннее напряжение.

– Вам не кажется, что теперь, когда вы обзавелись кузеном, вы можете позволить себе расслабиться?

– Вы намекаете, что Джером не мой кузен?

– По крайней мере, вы не были в его каюте от без четверти десять до десяти вечера в среду.

– Откуда вы знаете, где я тогда была, мистер Мэттьюз? Вы не видели меня до двух часов ночи.

Макс осознал, что это чистая правда.

– Вы сказали мне…

– О нет, мистер Мэттьюз! Я не могла ничего вам сказать, так как тогда вас не видела. И вы не опровергли мое заявление капитану и эконому.

Как и всякий мужчина, Макс иногда испытывал желание перекинуть слишком бойкую на язык особу женского пола через колено и отхлестать ее ремнем. Но еще никогда это чувство не было таким сильным, как теперь. Больше всего его бесила мысль, что Вэлери, возможно, делает тайну из ничего. Она одерживала победу, но испортила впечатление, спросив:

– Почему вы произнесли «Хайль Гитлер»?!

– Вы, кажется, считаете, что он достоин приветствий.