Книга Музей «Шпионский Токио» - Александр Евгеньевич Куланов

бы сесть в нее,

Но внезапно исчез, [снесенный] прилетевшим снарядом.

Глубока печаль у входа в гавань Порт-Артура,

Хоть божественная [душа] и имя [капитана]

Хиросэ останутся [с нами]{53}.

Многие наши соотечественники и относятся к японскому герою с, возможно, даже бόльшим пиететом, любовью и почитанием, чем современные японцы. Хиросэ в их фантазиях предстает умным, благородным, мужественным, романтичным героем — японским рыцарем. Причин тому множество. Вероятно, одна из главных заключается в великолепном героическом финале его довольно заурядной шпионской биографии. Он погиб как герой, на виду у всех, подвиг его был поднят на щит как идеальный пример воинской доблести — и в Японии, и, как ни странно, в России. Как-то само собой получается, что жизни тысяч наших соотечественников, оставшихся кормить порт-артурских рыб и червей, оказались не так уж важны, раз эти люди не выглядели столь возвышенными героями, как великолепный Хиросэ Такэо. Они всего лишь погибли, в том числе и из-за его действий, защищая свою родину. Такое отношение врага — высшая награда для шпиона, для одного из самых известных синоби в японской истории. А раз уж зашла речь о наших жертвах той войны, нельзя не вспомнить о гибели адмирала Степана Осиповича Макарова. Тем более что история следующей меморабилии тесно связана с русским флотом, Нагасаки и японскими переводчиками.

Загадка одной открытки

Экспонат № 12

Открытка с изображением С. О. Макарова и с его инскриптом на имя А. А. Сиги

Экспонат № 13

Триптих работы Тосимицу «Гибель адмирала Макарова», 1904 год

В токийском букинистическом квартале Дзимботё есть магазинчик, который я посещал, кажется, чаще, чем в нем появлялись новинки. После того как там уже было скуплено все, что мне было нужно и оказалось по силам, я заходил в него скорее по инерции, нежели с намерением приобрести нечто конкретное. И вот, в очередной раз перелистывая с ходу узнаваемые гравюры и перекладывая с места на место знакомые папки с фотографиями, я неловко поднял, чтобы переложить, не вызвавшее моего интереса толстенное целлулоидное хранилище европейских эротических открыток начала ХХ века. Скользкие страницы сами собой перелистнулись, выплеснув наружу черно-белую фотографию. Подняв ее с пола, я понял, что потянуло меня к европейской эротике не зря. Вложенная, скорее всего, в альбом не по теме, а исходя из географической привязки – японское к японскому, иностранное – в эту папку, в руках у меня лежала фотография адмирала Степана Осиповича Макарова с его автографом: «А. А. Сиги на память от Фл. А. Макарова. Нагасаки». [Далее неразборчиво.] И на первый взгляд главной проблемой атрибуции снимка было установление личности этого «А. А. Сиги». На деле же это оказалось самым простым.

Еще до того как в 1855 году адмирал Евфимий Путятин не без помощи своего переводчика Иосифа Гошкевича сумел заключить первый полномасштабный договор с самурайским правительством, японские власти начали искать подходящее место для русской миссии в гавани города Нагасаки, с XVI века специально выделенного для общения с иностранцами. Как мы помним, годный участок земли нашелся у подножия горы Инаса на малонаселенном западном берегу бухты. Он принадлежал буддийскому храму Госиндзи, который и должен был на время приютить сановных русских посланников. Для размещения матросов и «обслуживающего персонала» предполагалось использовать территорию маленькой деревеньки, спускающейся к бухте, старостой в которой служил человек из древнего самурайского рода… Сига.

С прибытием сюда на ремонт фрегата «Аскольд» наши моряки стали постоянными жителями «русской деревни Инаса», как они прозвали это место. Староста деревни Сига Тиканори выступал в роли доверенного лица в общении местных властей с заморскими арендаторами, а его шестнадцатилетний сын Тикамото взялся учить русский язык, да с таким рвением, что когда на противоположном конце Японии – в городке Хакодатэ на снежном острове Хоккайдо открылось русское консульство, юноша отправился туда служить официальным переводчиком при первом русском консуле – Иосифе Антоновиче Гошкевиче. В сентябре – октябре 1872 года Сига уже переводил на встрече великого князя Алексея Александровича с императором Мэйдзи, а двумя годами позже отправился в Санкт-Петербург – сопровождать того самого первого посла Японии в России Такэаки Эномото, что обратился к дипломатической деятельности вскоре после заключения за политические убеждения. Тогда же, видимо, в Петербурге и, по одной из версий, под влиянием встречи с великим князем, Тикамото принял православие и вернулся в родную Инасу уже как Александр Алексеевич Сига.

Русские тем временем продолжали прибывать в Нагасаки, быстро обживаясь в Японии как дома. По образцу и подобию многих других иностранцев наши офицеры принялись заключать «временные контракты» на совместное проживание с местными женщинами, поскольку иногда стоянка кораблей продолжалась здесь месяцами. Историй, положенных в основу романа Валентина Пикуля «Три возраста Окини-сан», в Инасе произошло немало. Самая громкая из них хорошо известна и связана с целым букетом громких имен.

Когда в 1891 году в Нагасаки прибыл русский крейсер «Память Азова» с цесаревичем Николаем Александровичем на борту, переводчиком наследника престола служил все тот же Сига. Ему ли потом пришлось переводить и на встрече уже раненого цесаревича с императором Мэйдзи – этот вопрос не вполне ясен, но такое вполне возможно. Зато мы точно знаем, что Сиге довелось выступить толмачом для другого участника той миссии – служившего на «Памяти Азова» лейтенанта флота Владимира Дмитриевича Менделеева. Сын великого ученого женился в Нагасаки по контракту на японке по имени Така Хидэсима, но вскоре продолжил плавание. О том, что произошло с его японской конкубиной, молодой Менделеев узнал лишь из письма, переведенного для него Александром Сигой (орфография и пунктуация оригинала сохранены):

«Нагасаки 6/18 апреля 1893 г.

Дорогой мой Володя!

Я нестерпимо ждала от тебя письм. Наконец, когда я получила твое письмо, я от восторга бросилась на него и к моему счастью в то моменту г. Сига приехал ко мне и прочитал мне подробно твое письмо. Я, узнав о твоем здоровье, успокоилась. Я 16/28 января в 10 ч. вечера родила дочку, которая благодаря Бога здравствует, ей я дала имя за честь Фудзиямы – Офудзи. Узнав о моем разрешении на другой день навестили меня с твои друзья-офицеры и кроме того от многих знакомых дочка наша Офудзи получила приветствующие подарки. Все господа, которые видели милую нашу Офудзи говорили и говорят, что она так похожа на тебя, как пополам разрезанной тыквы. Этим я крайне успокоился мрачный слух, носившийся при тебе. Теперь я получила от Окоо-сан присланные от тебя 21 ен.

Имея твоя дочка мне нельзя и не желаю выйти другим замуж и потому я с дочкою буду ждать тебя. Мне должно возвратить дом, где мы живем, и купить дом, где будем