Книга Клятва пацана - Владимир Григорьевич Богданов

так захотелось ударить его под пузо, чтобы все два арбуза под кровать, кувырком.

— А я тебя из общаги не достану? Достану! — Кеша сделал движение, как будто собирался боднуть головой.

Бородулин не то чтобы испугался, но назад сдал, и бутылка едва не выпала из руки.

— И за маму по всей строгости спрошу!.. Еще раз увижу слезы на ее глазах!

Кеша повернулся к Бородулину спиной, он не мог видеть его, но точно знал, что морда у него вытянулась. И он хлопает глазами.

Парень закрылся в комнате, мама принесла поесть, отругала его для приличия, но чувствовалось, что злости в ней нет. Агния же вообще ничего не сказала, когда зашла. Села к нему на кровать с ногами, согнула их в коленях и застыла, глядя куда-то в пустоту.

Совсем девчонка вкус к жизни потеряла, в универ, обратно, на этом все, вечерами дома сидит, ничем не интересуется. И никем. Даже Кешей. Зайдет к нему в комнату и сидит как неживая.

Дверь распахнулась, Бородулин не стал заходить в комнату, гневно глянул на Агнию с порога и сразу же остыл. Полным дауном нужно быть, чтобы заподозрить их с Кешей в чем-то непотребном. Агния же вообще не думала о том, что может прийти отцу в голову. И в упор не замечала его.

— Доченька, что с тобой? — спросил Эдуард Васильевич. — Ты живая?

Он подошел к ней, тронул за плечо осторожно, как спящую царевну, которая могла и ожить после поцелуя, и с той же вероятностью рассыпаться в прах. Но Агния ожила.

— Папа? — Она постаралась скрыть, что удивилась, увидев его.

— С тобой все в порядке?

— Да Кеша меня своими экзаменами грузит. А у меня свои, ты же знаешь.

— Ну да.

Примирительно глянув на Кешу, Бородулин вышел из комнаты. Агния улыбнулась ему вслед, снова медленно уходя в себя.

— Коля сегодня ко мне подходил, — чтобы хоть как-то расшевелить девушку, сказал он.

— Ну его!

— Совсем с ним все?

— Со всеми все!

Агния легла — поперек кровати, спиной к Кеше, свернулась калачиком и затихла. Он тревожить ее не стал, просто накрыл одеялом. Не нужен ей никто, но и самой в своей комнате тоскливо, с Кешей хоть какая-то компания. И он ее понимал. И даже не пытался соблазнить.

* * *

И снова Кирюха со своими десантно-штурмовыми приемчиками, удары у него мощные, хватка железная, но Кеша держался. Пропускал, бил в ответ, пока не сцепился в жестком клинче, толкались, катались по земле, а вокруг бурлила толпа. Не зря предупреждал Феликс, все-таки схлестнулись люберецкие с долгопрудненскими. У входа на стадион сошлись, договориться не смогли, и снова толпа хлынула на толпу. Кеша и сам не понял, как схлестнулся с Кирюхой. Не искал с ним встречи, и тот удивился, когда понял, с кем имеет дело.

Битва реальная, с обеих сторон сильные, закаленные бойцы, трещат черепа, хрустят кости, вылетают зубы, челюсти. Никто никого не щадит, единственное, что с Кирюхой они бились на кулаках, даже кастетов нет. Однако у Кеши все равно лицо всмятку, но и Кирюхе не позавидуешь. Кеша смог швырнуть противника через бедро и ударить кулаком в горло, пацан захрипел, в этот момент вздрогнула земля, как будто тектонические пласты сдвинулись. Это дрогнули долгопрудненские, кто-то крикнул: «Уходим!», и одна толпа погнала другую. Кирюха стал подниматься, Кеша мог его добить, но, напротив, не позволил этого сделать. На Кирюху летел здоровенный Жмых, еще секунда-две, и он ударит его ногой, Кеша встал у него на пути.

— Лева, не надо!

Жмых что-то буркнул, проскочил мимо, и его унесло вместе с толпой.

— Вали давай! — крикнул Кеша, махнув Кирюхе рукой.

Тот кивнул, угрюмо глядя на него, и захромал в сторону стадиона. Кеша же влился в толпу своих, поплыл по течению.

А течение это разлилось по московским улицам и еще долго не могло угомониться. Но вроде бы обошлось без жертв, никто никого не убил. Если не считать одного-единственного случая. Кто-то кого-то долго преследовал, кто-то кого-то очень жестоко избил.

А на следующий день на Рижский рынок лавиной обрушилась облава, число людей в форме зашкаливало, даже на Крымском мосту Кеша не видел столько ментов. И он мог попасть под эту гребенку в числе первых: и лицо у него побито, и на руках следы от вчерашней драки. Но ему повезло, он смог уйти от погони, оттолкнул мужчину в дорогом пальто, который садился в такси, занял его место и крикнул: «Гони!»

Таксист в замешательстве глянул на него, но Кеша знал, как его встряхнуть.

— Убью, падла!

Мужик кивнул, ударил по «газам», подбежавший мент успел только ударить по багажнику.

— Тупой, что ли? — сквозь зубы процедил Кеша, зло глядя на таксиста.

— Да не понял просто…

— Понимать надо!..

— Едем куда?

— Едем!

Феликс устроил штаб-квартиру в кафе на Садовом кольце, неподалеку от рынка. Кеша там никого не застал, но далеко не ушел, походил немного, вернулся и увидел Феликса, который выходил из своей «Волги». Жора Бык с ним, Радик, все побитые после вчерашнего, но не особо потрепанные с учетом сегодняшнего. На «Волге» с Рижского ушли, значит, успевали сесть в машину. Значит, уходили организованно.

— А-а, Кеша! — раскинул руки Феликс, как будто хотел обнять.

Но при этом даже не улыбался, лицо каменное. И обнимать Кешу он не стал.

— Почему один? Где Бас, Жмых?

— Понятия не имею, менты нас рассекли, не знаю, как выкрутился.

— Но выкрутился, — заметно с осуждением сказал Феликс.

— Ну так а что мне в ментовке делать? Что я там забыл?

— На шухер давай! — Феликс указал на дверь кафе. — Маякнешь, если вдруг менты.

Кеша с обидой проводил взглядом его и пацанов с ним. Жора, он из старых, с ним все ясно, а Радик из нового набора, ну да, крепкий пацан, но Кеша в бою ничуть не хуже. И пацаны его куда больше уважают, чем этого новичка. Но Радик зашел в кафе, где тепло и уютно, а Кешу оставили на морозе.

Пацаны постепенно стягивались к кафе, так же медленно, но четко вырисовывалась картина если не полного, то близкого к тому разгрома. Менты приняли как минимум половину бойцов, Бас попал за решетку, Жмых, но аксайским досталось еще больше, там замели почти всех. А также задержали самого Аксая.

Кеша часа два провел на морозе. Пацаны собирались в кафе, Феликс им что-то говорил, наставлял, успокаивал, а Кеша стоял на стреме, все о нем как будто забыли. Он чувствовал себя малолетним дурачком, которого поставили на пост