Книга Нечестивицы - Агустина Бастеррика

дней никого не выслеживала. Крыса на этот раз оказалась среднего размера, в ней было мало мяса.

Я попыталась очень осторожно снять один из стульев. Не хотелось, чтобы вся гора рухнула, но избежать этого не удалось. Я выбрала обломки сломанных стульев для костра, чтобы приготовить добычу, ту её часть, которой одарила меня Цирцея. Такой уговор никогда не нарушался, как бы мы ни голодали. Делились всем. Но перед едой я решила осмотреть это место, пока свет проникал сквозь разбитые окна. Нужно было проверить, безопасно ли оставаться здесь на ночь. В здании – только пустые классы или комнаты, в большинстве которых были школьные доски с написанными краской формулами. Их никто не смог стереть. А некоторые доски были забрызганы чем-то красным, словно кто-то бросил что-то в стену.

В конце коридора – запертая комната. После множества попыток мне удалось взломать замок ножом. Там я обнаружила книги, покрытые плесенью и изгрызенные крысами. Все они были с непонятными формулами. Непонятна мне была и бóльшая часть слов, которые объясняли или упоминали эти формулы. Затем я нашла коробку с выключенными сотовыми телефонами. Про них мне рассказывала моя мать, когда ещё действовал Интернет и когда весь мир надеялся, что он будет существовать вечно. А теперь мобильники бесполезны: это всего лишь чёрные экраны и тишина. Так говорила моя мама: «Чёрные экраны и тишина» – и показывала мне свой бесполезный сотовый телефон. Она рассказывала, каким был мир раньше, как люди использовали эти экранчики во всех случаях жизни, как считали, что в некоторых странах отключили электричество из-за развития искусственного интеллекта во избежание его распространения и господства, его независимости, его стремления подчинить себе своего создателя. И как после окончательного отключения электричества исчезла возможность воссоздать, перестроить, перезагрузить мир, потому что остальное сделала сама природа, добавив опустошения.

Однако я этого не помнила, ибо тогда только-только появилась на свет, была младенцем, явившимся в разрушенный мир, где целые континенты, острова, страны уже находились под водой. И я не очень-то понимаю, что такое искусственный интеллект. Мама сказала мне, что это нечто неосязаемое, контролировавшее большую часть мира, и что многие люди его обожали.

В комнате были кровать, застеленная покрытыми пылью простынями, и несколько консервных банок с едой на чём-то вроде письменного стола. Увидев их, я ахнула от радости, потому что для нас каждая банка означала, что мы не умрем с голоду. Некоторые этикетки были порваны, но я догадалась, что в одной банке – огурцы: на ней читалась часть этого слова – «огу», а на выцветшей фотографии этот овощ лишился зелёного цвета. На другой этикетке была нарисована рыба, похожая, кажется, на тунца или на рыбу, названия которой я не смогла угадать, а на последних двух банках сохранились неповрежденные этикетки с супом фирмы «Кэмпбелл»: томатный и куриный крем-суп. Поскольку сроки годности были неразборчивы, я тщательно осмотрела банки и выяснила, что ни одна не проржавела и не вздулась. Хороший признак, чтобы вскрыть их и понюхать содержимое, мы, дети-тарантулы, так и поступали. Но из этой найденной пищи я никогда ничего не пробовала и не думала, что когда-нибудь доведётся попробовать.

В одном из шкафов, который мне тоже пришлось взломать, я обнаружила бутылки из-под воды, пустые, кроме одной. Возле кровати, на тумбочке с разбитой настольной лампой, лежал чёрный блокнот с заметками. На первых страницах почерк был аккуратный, ровные строки заполнены словами, такими как «озабоченность», «сколько же может лить дождь в течение дня?», «пожары и засухи», «резкие перепады температуры», «гибнут киты, найдено 30 туш на южных побережьях». Но затем записи в блокноте стали яростными, и пошли отдельные слова типа: ХАОС, КАТАСТРОФА, ГЛОБАЛЬНОЕ ОТКЛЮЧЕНИЕ ЭЛЕКТРОЭНЕРГИИ, КОНЕЦ ЧЕЛОВЕЧЕСТВА, ЧТО ЖЕ МЫ СДЕЛАЛИ С НАШИМ МИРОМ? – написанные заглавными буквами и красными чернилами. Они повторялись снова и снова, будто повторение до тех пор, пока не порвётся бумага, может изменить ситуацию, сделать мир снова пригодным для жизни. Дальше следовали молитвы кому-то, кого именовали Владычицей Мысли, Богиней Идей, Королевой Разума, Абсолютным Искусственным Интеллектом. На другой странице – рисунок женщины с совой на плече и надпись: «И.И.». Был ли искусственный интеллект женщиной с совой? Или кто-то молил его проявить знания и мудрость, чтобы противостоять грядущему? И не было ни одной молитвы ложному Богу, бывшему тогда единственным Богом, которого я знала. А дальше в блокноте ничего не было. Оставались только чистые листы.

В тот вечер мы выпили немного воды из бутылки. Но прежде я вскипятила воду в миске, поскольку не могла доверять питью даже в бутылках. Затем я съела кусочки крысы, которые подарила мне Цирцея. А когда я решила открыть одну из консервных банок, чтобы понюхать содержимое и взглянуть, можно ли это есть, послышался шум.

* * *

О том, что произошло дальше, писать мне не хочется, но я всё-таки сделаю это, потому что слова на моих листках подобны каплям, маленьким чёрным или цвета охры, синим, красным каплям, которые ненадолго разбавляют муки и боль, схожую с молчаливой яростью.

* * *

Мы услышали шум. Я тут же потушила огонь и прикрыла угли, не оставив следов, как учили меня дети-тарантулы. Запихнула банки, миски и бутылку в свой самодельный рюкзак, взяла на руки Цирцею, которая начала извиваться, как обычно, когда я неожиданно поднимаю её и прижимаю к груди. Едва мы спрятались в комнате, под кроватью, как вошли мужчины, они разговаривали громко, даже кричали. По их шагам и движениям я догадалась, что пришельцы ищут бутылки в шкафу и что гневно их отбрасывают, увидев, что они пустые. Пришельцы обыскивали комнату небрежно и даже не заглянули под кровать. Я мысленно поблагодарила их за это.

Потом мужчины схватили свои мобильные телефоны и сделали вид, что звонят друг другу, жутко смеясь, словно сосредоточив в смехе насилие. И тут же отшвырнули мобильники на пол, растоптали их.

По разному тембру голосов я поняла, что их было трое или четверо. Они очень плохо пахли. Все мы дурно пахли после нескольких дней ходьбы под солнцем, к тому же несколько месяцев не мылись. Однако от этих людей воняло трупами: запекшейся кровью и гниющим мясом. Они издавали зловоние тех взрослых, что убивали моих друзей, детей-тарантулов; это был отвратительный запах прогорклого мяса, свисающего с хищных зубов.

Цирцея от страха свернулась калачиком. Я засунула её под свою футболку, чтобы защитить собственным телом. Как только мужчины ушли, мы уснули вместе.

На следующий день мы покинули это место, опасаясь, что они