Книга Нечестивицы - Агустина Бастеррика

то вперёд. Хотела успокоиться, но вместо этого заплакала. Я плакала от злости, плакала от усталости, плакала от беспомощности, плакала, вспоминая материнские объятия и то, как сильно я в них теперь нуждаюсь.

Тогда-то Цирцея и сделала мне подношение. Она поймала таракана и оставила его, полумёртвого, у моих ног. Я чуть не вскрикнула от отвращения, но тут же прикрыла рот, чтобы не обидеть её. К тому же я не хотела, чтобы то существо, та тварь услышала меня. Нас уже разделяло много домов, но увиденная женщина продолжала меня пугать. Тем временем таракан едва шевелил лапками, будто дрожал.

Убедившись, что я его не ем, Цирцея немного поиграла с насекомым, которое попыталось уползти, но не смогло. И когда ей надоело за ним гоняться, она его съела. В тот момент я задумалась об имени Цирцея. И вспомнила зачарованные лица детей-тарантулов во время чтения отрывков сказки о девушке, готовившей своему жениху конфеты, шоколадные конфеты с начинкой из кукарач. Еще я вспомнила, что моя мать рассказывала мне о волшебнице, способной превращать людей в животных. Волшебница была дочерью солнца, знала всё о приготовлении чудесных зелий и разбиралась в медицине, поведала мне мама. Дочь солнца жила в лесу, её дом окружали львы и волки, которые охраняли его. Я представляла себе её могущественной, непобедимой. И сказала маме, что хочу стать Цирцеей, волшебницей, но она только рассмеялась тем смехом, который каждый раз иной; когда она смеялась, словно светились ярче воздух вокруг неё и весь дом, краски, да и весь мир.

Цирцея взглянула на меня своими глазами, похожими на океаны, образованные безмолвными огнями. Цирцея, ты волшебница, сказала я ей. И она впервые подошла ко мне, а затем очень осторожно присела между моими скрещенными ногами. А я не двигалась, не зная, что и делать. Опасалась прикоснуться к ней – могла испугать и заставить уйти. Поэтому я очень медленно приблизила свои пальцы и погладила её. Тело Цирцеи завибрировало и стало излучать чарующий звук, созданный волшебницей, и в этот момент я почувствовала, что мы вдвоём образуем стаю.

* * *

Лес.

Лес.

Металлический лес.

* * *

Уже несколько дней эти листки бумаги надёжно спрятаны под половицей. И всё это время я ничего не пишу.

Вот уже несколько дней как мы с Лусией незаметно ускользаем по ночам. Натягиваем вуали на случай, если кто-то заметит, что мы прячемся в дупле дерева, где она рассказывает мне о звуке, издаваемом некоторыми цветами, которые росли у неё в саду, которого больше нет. Звук походил на весёлый танец, будто в воздухе звенели колокольчики. Она рассказала мне, что растения, животные, природные явления имеют тайное имя, причём каждое из них, как и каждый цветок, скрывают его. Имя это присвоено творением. Узнать такое имя, слышать вибрацию – вот что открывает тебе истинный мир. «А ты это слышишь?» – спросила я. «Иногда слышу», – ответила она. «И каков же реальный мир?» – «Он такой же, как этот, но лучше. Он увлекательный. Волшебный».

В течение дней, а может, и недель единственное, чего я жду, – это наших встреч. Дни, недели, часы я провожу в надежде услышать её жёлтый голос, её волчьи слова. Уже несколько дней мне хочется одного – прикоснуться к её коже, вдохнуть её эфемерный аромат летящей птицы.

Мы не воспринимаем постоянные слухи о том, что Лусия якобы ведьма, которая по ночам, мол, превращается в кукарачу. Потому что ложь меняется, изменяет форму и ширится. Обман обволакивает нас, как невидимая змея, пожирающая саму себя, но где окажется змея, которая находится внутри своего змеиного желудка, – внутри себя самой?

Нечестивицы и служанки поглядывают на Лусию со страхом и злобой, с восхищением и ужасом.

Днём мы не привлекаем к себе внимания, нам приходится таиться, чтобы нечестивицы и служанки не видели нас вместе, чтобы они не узнали, что ночью мы превращаемся в звук цветов, которых больше нет. И что без слов, одним лишь своим прикосновением пытаемся раскрыть тайное имя, вибрирующее в моей коже и коже Лусии. Мы ведём себя так, чтобы Сестра-Настоятельница не заподозрила, что мы изучили каждый сантиметр тела друг друга. Мы стараемся, чтобы нечестивицы не слышали слов, которые мы до изнеможения шепчем друг другу, почти касаясь губами, но не целуясь, не прикасаясь. Слова окутывают нас, ласкают, они похожи на нежнейшую речку, струящуюся по нашим телам. В часовне Вознесения Господня, в тех редких случаях, когда мы садимся рядом, наши пальцы соприкасаются только под прикрытием туник. А во время трапез мы сидим порознь, словно не замечая друг дружку, но предвкушая момент, когда все улягутся спать, а мы, нагие, окажемся в нашем дупле.

Я догадываюсь, что единственная, кто что-то подозревает, – это Лурдес. Она молча поглядывает на нас, медленно двигая руками, похожими на щупальца ядовитого чёрного насекомого.

* * *

Металлический лес.

В нашем тайном дупле я рассказала Лусии о случившемся в металлическом лесу.

И мы расплакались, обнявшись. Она утешала меня, осторожно касаясь моих волос. Мы плакали по Цирцее и по той девочке, которой была я; плакали из-за неутихающей, продолжающей докучать боли, которая застряла глубоко внутри; плакали по всем тем годам, когда я не могла вспомнить ничего из этого, ничего, что они сделали со мной, из-за пережитого мною до прибытия в Обитель Священного Братства.

* * *

Я рассказала Лусии, как мы ушли из той деревни, сбежали от зверя, от этой твари и от грустившей женщины. Целые дни мы бродили в поисках пищи, крова, воды. Лусия тоже вспомнила, как она одиноко брела, страдая от жажды, как однажды шла до тех пор, пока не потеряла сознание. Когда я расспрашиваю её о жизни до прибытия в Обитель Священного Братства, она отвечает скупо или вообще ничего не говорит, будто ей больно вспоминать.

Потом я поведала ей, что в конце концов мы набрели на странное здание. Оно стояло одиноко, вокруг ничего не было. На крыше – солнечные батареи. Когда мы вошли внутрь, мне показалось, что когда-то, вероятно, это была школа или институт. Я попыталась включить свет, но его не оказалось. Бóльшая часть солнечных панелей была разбита торнадо, градом, наводнениями, пожаром. Сломанные стулья нанизаны один на другой и чудом сохраняли зыбкое равновесие. Одна из стен была полностью заставлена бесполезными стульями. Цирцея выбежала и через несколько минут вернулась с крысой в зубах. Я восхищалась её способностью охотиться, её ловкостью и смертоносностью, но к тому моменту она уже несколько