Книга Предатель выбирает один раз - Саша Фишер

о наших традициях...

— Приносить жертвы? — Шпатц сделал глоток, поставил стакан и взял с тарелки ломтик темного мяса.

— Нет-нет, что вы, какие жертвы! Это же убийство, мы же цивилизованные люди, — хозяин гостиницы выпучил глаза. — Все совсем не так, как вы подумали!

Шпатц и Крамм переглянулись. Анвальт улыбнулся одними губами и подмигнул. Блазе дернулся, бросил быстрый взгляд в сторону громилы-телохранителя, облокотившегося на дверной косяк.

— Младший Ингваз подошел к возрасту, когда в наших краях становятся совершеннолетними, — быстро продолжил Блазе. — Никто не убил бы его, это была просто часть ритуала взросления. Ему бы сделали небольшой надрез на груди, вот здесь, — толстяк провел ладонью по левой стороне груди. — Это только символическая смерть, просто часть обряда. Утром он бы проснулся, и с ним все было бы в порядке. У каждого взрослого мужчины в Шриенхофе есть такой шрам, могу показать свой!

Блазе стал торопливо расстегивать на груди рубаху. Шпатц хотел его остановить, но не стал. Пуговицы не слушались и выскальзывали из толстых пальцев Блазе. Тот нервничал, торопился, резко рванул ворот, раздался треск, несколько крохотных деревянных кругляшиков покатились по полу. Рубаха распахнулась, обнажив рыхлую плоть трактирщика. В верхней части его объемного брюха белел неаккуратный шрам почти в ладонь длиной.

— Вот, видите! Видите! — маленькие глазки Блазе умоляюще уставились на Шпатца.

— Было непохоже, что Клос думал, что участвует в безобидном ритуале, — Шпатц взял с тарелки бутерброд, чтобы скрыть некоторое смущение. Он надеялся, что Блазе будет врать что-то менее убедительное.

— А он и не должен был знать, что именно его ждет, — толстяк торопливо запахнул рубашку, попытался отыскать пуговицы, но быстро обнаружил, что их не осталось и застегивать не на что. Он смутился, его круглые щеки покраснели. — По условиям ритуала он должен был быть уверен, что на самом деле умрет.

— Кто держал нож? — спросил Шпатц, прожевав и подавив в себе желание немедленно схватить пирожок.

— А... Это... — Блазе осекся, глаза его забегали. — Не знаю.

— Герр Блазе? — Шпатц иронично приподнял бровь. — Как такое возможно?

— Понимаете, я... Перед ритуалом проходит жеребьевка, — голос Блазе снова окреп. — И кому достанется нож, никто не знает.

— Что у него было с лицом?

— Это... Это маска, — Блазе часто задышал и подошел к столу. — Вы позволите?

Шпатц кивнул. Толстяк схватил кувшин и плеснул компота в один из пустых стаканов. Жадно выпил.

— Понимаете, герр штамм Фогельзанг, — продолжил он уже гораздо более уверенно. — Во время ритуала все участники, кроме одного, играют роли... как бы это сказать... духов мертвых во главе в тойфелем. Тойфель, как вы понимаете, в маске, а остальные просто скрывают лица в тени. Я не знаю, кому в этот раз досталась роль тойфеля. Я понимаю, что все это выглядит очень странно. И мы должны были вас предупредить. Но мы совсем не подумали, что вы можете увидеть... Надеюсь, Оглобля выживет... Бедняга, надо же, как он неудачно напоролся на этот проклятый сук...

Шпатц задумчиво жевал кусочек мяса. Надо же, как странно все повернулось. Час назад он думал, что спасает молодого парня от страшной участи быть заколотым на пне посреди леса, а сейчас выходит, что он, по своему недомыслию и незнанию вмешался в местный обычай. Диковатый, по нынешним временам, но все же не смертельный. Кроме того, его импульсивность привела к тому, что пострадал ни в чем не повинный человек. Который, судя по безнадежному выражению лица доктора, не доживет даже до утра. Или все-таки Блазе просто искусно врет?

— Надеюсь, я прояснил непонимание? — толстые пальцы хозяина гостиницы снова мяли фартук.

— Конечно, герр Блазе, благодарю вас, — Шпатц кивнул, чувствуя как к ушам приливает жар. Он хотел задать вопрос про Иво Ингваза, но промолчал. — И спасибо за поздний ужин, ваша кухня, как всегда, выше всяческих похвал.

Толстяк попятился спиной и, не переставая кланяться, скрылся за стойкой.

Шпатц открыл глаза, не сразу поняв, что именно его разбудило. Луч солнца, пробивавшийся сквозь приоткрытую штору отражался в зеркале и играл разноцветными искрами в круглом шаре на крышке кувшина. Легкий стук в дверь повторился. Шпатц сел и спустил босые ноги с кровати.

— Герр Шпатц? — раздался из-за двери приглушенный голос Крамма. Шпатц вздохнул, встал с кровати и накинул халат. Он думал, что после ночных приключений у него не получится заснуть, но вопреки всему он отключился, едва успев положить голову на подушку. Крамм прикрыл за собой дверь и снова задвинул щеколду.

— Я отвратительно себя чувствую, герр Крамм, — Шпатц поднял с пола наполовину сползшее с кровати одеяло и принялся застилать постель. — Мне кажется, что с самого приезда сюда я только и делаю, что совершаю ошибки новичка.

— Блазе врет, — Крамм вынул из кувшина крышечку и огляделся в поисках стакана. — То есть, может у них и в самом деле есть такой ритуал, вот только вчера мы с тобой наблюдали совсем не его.

— Клос проснулся?

— Да. И даже способен разговаривать, — Крамм сделал глоток компота прямо из кувшина. — Правда, если бы мы с тобой выступали в суде, то суд бы поверил скорее Блазе, чем ему. Он, мягко говоря, глуповат.

— Я хотел вчера спросить, почему мы не видели среди участников ритуала Ингваза, но подумал, что наверняка у хозяина уже есть ответ на этот вопрос. Что-нибудь вроде «кровным родственникам нельзя участвовать» или «он испугался выстрелов и убежал», — Шпатц раскинул над заправленной постелью лоскутное покрывало. — Так что тебе сказал Клос?

— Что если бы все шло как полагается, тойфель заменил бы его сердце на каменное, — Крамм поставил кувшин на стол и выглянул в окно. — Но только это был совсем другой ритуал. Слова другие. Парень не очень хорошо знает этот диалект, но его не особо высокого уровня хватило, чтобы понять, что его выбрали в жертву дереву.

— Дереву? Вырвать сердце и сунуть его под корни новорожденной елке, чтобы из нее потом вылупился новый тойфель? — Шпатц открыл дверцу шкафа и критично осмотрел свой небогатый гардероб.

— Ты знаешь эту сказку? Я тебе рассказывал?

— Может быть, — Шпатц выбрал снял с плечиков темно-синюю рубаху. — Или я просто сочинил это на