Книга Дорога миров - Владимир Поляков

придётся как следует поискать.

— Это ты про многоуровневые подземные катакомбы, что недалеко от колонны Помпея? — чуток поскрипев мозгами, выдвинул возможную, но кажущуюся сильно натянутой версию. — Так там вроде ничего такого действительно интересного не находили. Нет, поискать можно, но тогда не только там, а вообще по остаткам роскоши былой. Египетское наследие, оно такое, во многом загадочное и шокирующее. Поищем! Быть может и найдём нечто особенное, подходящее под определённые параметры. То есть, конечно, нам найдут.

Улыбается подруга. Вот ведь коварное создание. Слишком давно и хорошо её знаю, вот и приучился понимать даже без слов. Не туда свернули мои предположения, хотя до сих пор близко. А раз близко, то…

— Нечто конкретное вспомнила, да?

— Точно, Чезаре, конкретнее некуда. Как тебе мумии, у которых в кости были вживлены золотые пластины. При жизни, насколько можно было судить из исследований, а вовсе не в процессе подготовки к погребению. И всё это в одном огромном саркофаге, не по отдельности. Если это не круче хрустального черепа, то я готова признать себя скачущей по веткам белочкой. Или находящейся в «белочке».

— Это… такого я даже не слышал.

— А вот я слышала и даже видела. Сначала не лично, только фото и видео исследований. Потом до того зацепило, что сунулась туда, где всё это изучалось. Дала денег, ну меня и пустили. Золотой ключ, он всегда большинство дверей открывает. И ты знаешь, вспомнила только сейчас, раньше словно вытравилось из памяти, когда мы с тобой о «неуместных артефактах» говорили. Странно, не правда ли?

Всё страньше и страньше, как любила говорить совсем другая Алиса, проваливаясь в кроличью нору. И это я не про мумии с золотыми пластинами в костях, что оказались туда вживлены при жизни, причём, по словам Белль, отнюдь не варварски-грубым манером. Они вполне могли оказаться тем, что мы ищем, что способно принести некую вполне ощутимую пользу. Конечно, требовалось это сначала найти, но… при имеющихся ресурсах, зная приблизительное место раскопок, нагнать нехилую толпу людей с лопатами и прочими необходимыми инструментами — дело не столь и хитрое. Нет, тут меня другое обеспокоило.

Память! Почему у моей подруги, на неё сроду не жалующейся, она выкинула такой внезапный фортель? Это ж ни разу не розыгрыш, Алиса-Изабелла реально пытается понять, но никак не может. Причина, у всего есть причина, а наблюдается здесь лишь следствие. Надо, ой как надо пройти от конца к началу. Понять и осознать, что в этом такого… Важного? Бесспорно. Но важного для чего, вот в чём главный вопрос. Вопрос, на который…

Есть на него ответ, есть! Внезапная вспышка не озарения, но той самой памяти, словно в разуме приоткрылся доселе хорошо спрятанный, укромный уголок, куда засунули, утрамбовали и как следует замаскировали то, что и знать не требовалось. Невольно морщусь от головной боли, но иду по «нити Ариадны» в глубины прошлого, случившегося ещё тогда, в прежнем мире. И не за несколько дней или там недель до гибели там и попадания сюда, а в куда более ранний период времени.

— Чезаре? Что такое? — обеспокоилась Белль. — Если голова… Нет, ты сейчас так сосредоточен. Молчу! — отстраняющийся жест и понимание в глазах. — Похоже, не одна я позабыла нечто особенное.

Нечто, хм. Неплохой термин использовала подруга, оченно подходящий к ситуации. Действительно, вспоминать то, что как будто специально — и не тобой самим, что особо характерно — было спрятано, то ещё сомнительное удовольствие. Зато необходимое, зато показывающее, что это однозначно не хлам, не «мусорные» воспоминания, каковым только и место в самых далёких закоулках разума человеческого, который окончательно ничего не забывает, но некоторые воспоминания прячет так глубоко, что и не представить.

Моё прозвище в бытность наёмным убийцей, оно ж дано было не сразу. Со временем так сложилось, причём имелся в виду не абы какой кардинал, а аккурат тот, в чьё тело я в итоге и попал самым неожиданным для себя образом. Ай, не о том речь!

Тогда о чём? О случившемся несколько позже того, как прозвище Кардинал не просто прозвучало, но и окончательно укрепилось, да и мной было принято, что называется, от глубины души. Известно, если что-то принимаешь самой своей сутью, то не можешь не начать интересоваться не просто далёким прошлым, но ещё и тем, которое связано со вполне конкретной персоной, а именно Чезаре Борджиа и его семейством. Не фанатичным манером, а просто, банального любопытства ради. По миру меня носило хорошо так, в разные уголки, тем более европейские. Носило так носило и занесло…

Меч Чезаре Борджиа, с давних пор, с XVIII века являющийся частью так называемой коллекции Каэтани. Что за Каэтани такие? Так один из родов «лордов Романии», которые в той ещё истории родного мне мира как следует огребли от семейки Борджиа, вязавшись в противостояние за Италию отнюдь не на стороне ни разу не святого семейства. Неудивительно, что глаза рода был отравлен, а другие разбежались, после чего довольно обширные земельные владения и неплохие крепости стали подвластны роду Борджиа. Потом же, после смертей обоих Борджиа, отца и сына, намного после, аж в середине XVIII-го века, глава Каэтани выкупил у «князей церкви» из числа растащивших важные для Боржиа предметы тот самый меч. Вот он и хранился у новых хозяев до того момента, когда род Каэтани окончательно пресёкся. Род то того, канул в небытие, а вот учреждённый фонд остался. Управляющие же этого самого фонда и выставили, помимо прочих экспонатов, на всеобщее обозрение тот самый меч.

Меч, да. Не боевой, а парадный, специально заказанный и созданный мастерами-оружейниками в качестве символа объединения Италии, тогда не существовавшей, но вот-вот готовой образоваться в результате усилий Борджиа, отца и сына, Папы и полководца-политика, двух самых, пожалуй, опасных людей того времени.

Символ, вот в чём была его важность. Не зря же большая часть широкого лезвия клинка была покрыта не абстрактными узорами, а вполне осмысленными картинами, этакой иконографией.

Восемь сцен, по четыре на каждую сторону лезвия, причём выполненные так, что «переплетали» воедино «цезарей» прошлого и настоящего, Гая Юлия и Чезаре Борджиа. И там было многое. Постоянно возникающий бык, фамильный герб Борджиа, который словно вторгается в самые яркие моменты триумфов того Цезаря, который Гай Юлий. Переход Рубикона, его «триумф мира и гармонии», преобладание «Веры над оружием» и символ Меркурия, обозначающий здоровье и процветание не только и не столько Цезаря, сколько его воплощаемых в жизнь планов.