Книга Молодые, но взрослые: поиск доверия себе и своим решениям - Стефания Андреоли

которые в двадцать три, двадцать пять, двадцать семь, тридцать лет все еще остаются девственными.

Они испытывают от этого жгучий стыд и чем больше откладывают сексуальный опыт, тем больше ощущают, как из-за чувства собственной неполноценности и замешательства от них ускользает возможность наверстать упущенное.

Сексом теперь занимаются очень мало. Те, кто им занимается, часто делают это за пределами узаконенных отношений. Даже если уже есть сексуальный опыт, занимаются сексом не так уж и часто.

Любовные союзы, как очень тесная дружба, показывают, что нахождение рядом, нагота, проникновение друг в друга – дело второстепенное. Похоже, отношения держатся на супружеском долге, а не на удовольствии как самоцели. Тысячи людей пишут, что они влюблены как никогда сильно, но не испытывают ни страсти, ни желания.

Создается впечатление, что секс – это аспект отношений, от которого можно отказаться, он перестал быть определяющим. Отношения между сожителями больше напоминают жизнь соседей по комнате.

Любовные союзы, которые в конечном счете являются очень тесной дружбой, показывают, что нахождение рядом, нагота, проникновение друг в друга – дело второстепенное. Похоже, отношения держатся на супружеском долге, который сохраняется, а не на удовольствии как самоцели. Тысячи людей пишут, что они влюблены как никогда сильно, но не испытывают ни страсти, ни желания: «Это проблема, док? Или так тоже может быть?»

Даже Беатриче с Деннисом, на которых мы равняемся в любовных отношениях, тут сталкиваются с неудачей: между ними есть сексуальное влечение, которому они отдают должное и благодаря которому их тела встречаются друг с другом. Однако они все еще не совершили полного слияния. «Потому что, – объяснила мне Беатриче, – он, как и я, все еще девственник, и, когда мы подошли к этому вплотную, он разволновался и не смог удержать возбуждения. В конце концов, меня это устраивает. Я не тороплюсь, все равно мы занимаемся всем остальным».

И это притом что эрос появляется везде, куда только может проникнуть. Недавно я была в магазине с младшей дочерью, и мы заметили, что знаменитая линия игрушечных животных, которая в моем детстве уже существовала, пережила рестайлинг. Животные, которых я помню по восьмидесятым, теперь превратились из милых диковинных созданий в маленьких зверюшек для детей дошкольного возраста, которые танцуют тверк, снимают селфи на мобильные телефоны, имеют накрашенные мордочки и виляют бедрами.

Из того, как я вижу отказ от секса, я делаю следующий вывод: со всех сторон раздаются голоса, заявляющие – с большей или меньшей степенью иронии, – что человеческий вид заслуживает исчезновения.

Я задалась вопросом, не является ли позиция относительного целомудрия молодых взрослых среди прочего частью плана по спасению планеты, восстановлению баланса, противостоянию рискам эндогамии?[51]

Мы считаем, что падение уровня рождаемости, бесплодие и рост мужской эректильной дисфункции обусловлены отсутствием работы, денег, без которых невозможно завести ребенка, постфеминистской революцией и стрессом. Я тоже рассматривала бы это как часть проблемы.

Но что, если, помимо этих факторов и все большей невозможности показаться другим на глаза без прикрас, имея на себе только кожу, мы медленно вымираем, потому что разучились по-настоящему, аутентично находиться в отношениях?

Все лучше, чем работать?

Только не корпеть над учебниками

Лаура пришла ко мне по направлению психиатра. Ей двадцать четыре года. У нее депрессия, которую она лечит фармакологическими препаратами. Однако ее врач считает, что для полной ремиссии ей стоит начать психотерапию.

История Лауры – стандартная история для молодых людей старше двадцати лет. Ее жизнь и усилия, которые она прилагает, чтобы оставаться на плаву, типична для многих.

Она единственный ребенок, окончила научно-технический лицей с отличием. Всю жизнь провела в учебе, прилагая к этому все силы, хотя никто от нее этого не требовал – это просто было ее долгом.

Причина, по которой она оказалась на антидепрессантах, – глубокий кризис в начале третьего курса математического факультета. Как рассказывает Лаура, в один прекрасный день она просто потеряла способность делать то, что делала всегда, а именно корпеть над учебниками.

Дорогая доктор,

я решила вам написать, потому что вопросы про то, почему мне так тяжело учиться, мучают меня. И пусть я еще не поняла, в чем причины моего кризиса, я напишу, что знаю (из того, что читаю и вижу вокруг): я такая не одна – те же трудности испытывают многие мои сверстники, все мое поколение.

Я думаю, этому найдется много причин: тревога, учеба на износ, ожидания общества и семьи.

Мне уже ставили диагноз «расстройство настроения», перетекшее в депрессию, которую я лечу в том числе фармакологически, под наблюдением психиатра. Мне посчастливилось, если можно так сказать, заболеть в тот момент, когда в обществе стали говорить и распространять информацию о психических и психологических расстройствах. За это, я считаю, мы должны поблагодарить ковид, который также заставил многих скептиков обратиться за помощью по поводу кондиций, которые еще до недавнего времени с трудом признавали заболеваниями, а то и вовсе не признавали.

Будучи 21-летней девушкой, я осознаю прогресс, которого добилась с тех пор. Я вижу, какой путь прошла, но, наверное, как и всем, мне хотелось бы, чтобы он претворился в конкретные результаты. Для большинства ребят моего возраста учеба – главное препятствие.

Я много размышляла об этом вместе со своим психотерапевтом. Думаю, ей около сорока пяти лет, она из поколения моих родителей. Она рассказала, что среди ее сверстников бытует мнение: если ты не пойдешь в университет, никем не сможешь стать и ничего не добьешься в жизни.

На самом деле это не случай моих родителей. Если бы они так считали, я могла бы по крайней мере обвинить их. Но нет, отец и мать не давят на меня. Они не ждут от меня результатов или неизвестно каких оценок, никогда не настаивали, чтобы я или мой брат поступали в университет, их бы полностью устроило, если бы мы не захотели туда поступать.

Истинная причина, по которой я пишу вам, заключается в том, что через вас я хотела бы передать сообщение. А также свою надежду.

Я бы хотела, чтобы дети и молодые люди перестали совершать самоубийства из-за того, что они не способны сказать правду своим семьям (что они так и не смогли сдать экзамены, которые, по их словам, сдали), и чтобы они могли признаться, что выпускного вечера в университете у них не будет.

Я бы хотела, чтобы мы перестали чувствовать себя одинокими, как собаки, пока ждем, что хоть кто-то подарит нам немного любви и понимания. Я бы хотела, чтобы можно было открыто признаться, что все это действительно тяжело.

Я бы хотела, чтобы произошли радикальные перемены, чтобы изменился менталитет. Я знаю, что все это не случится в одночасье, даже несмотря на то, что ежедневно один студент кончает с собой.

Спасибо,

Ракеле

Если бы вы знали, сколько студентов я встретила, выслушала и сколько сообщений от них прочитала за последние годы. Они поведали мне, как и Ракеле, о мучительном положении студентов. Будь вы студентом, знали бы, что не одни такие. Если вы старше, должны признать, что не заметили проблемы.

В возрастной группе от двадцати до тридцати лет внушительное количество молодых людей потерпели поражение на учебном фронте. Университетское образование стало доступным для всех, и все, видимо, решили, что, если каждый может поступить в вуз, каждый и должен в нем учиться. Взрослые все еще верят в чудодейственную силу бумажки…

В возрастной группе от двадцати до тридцати лет внушительное количество молодых людей потерпели поражение на учебном фронте. Я считаю, одна из причин такая: когда университетское образование стало доступным для всех желающих, все, видимо, и решили, что, если каждый может поступить в вуз, каждый и должен в нем учиться. В коллективном сознании вуз приравняли к обязательной образовательной школе. Вряд ли выпускник (уже не просто лицеист) решит остановиться после госэкзамена: