Книга Больница неизлечимо помешанных - Томазо Гарцони

гримасы, так хорошо изображал некоторых полоумных своего города, с такою серьезностью вдавался во все виды шутовства, что вельможа едва не умер со смеху.

[5] Тот, что звался Императором Болоньи (хотя он не столь общеизвестен), был полон того же хмеля. Знавшие его среди прочих проделок сказывают об одной удивительной: а именно, был он однажды заместителем некоего судьи, поручившего ему в свое отсутствие сделать какие-то объявления, прямо противоречащие народной свободе и его собственной и по этой причине всем ненавистные. Будучи безумцем, хватающим через край, он сам сыграл глашатая. Объявив все, что следовало, он сказал, что судья хорошо проводит время и что он услужил ему объявлением, и кто хочет следовать этому, пусть следует, что же до него, он не намерен следовать этому вовсе; и оставил весь свет хохотать, ибо люди уразумели, в каком прекрасном расположении он делал эти объявления.

[6] Еще один, прозванный в народе Ослиной Челюстью, был несомненно из того же племени, ибо, когда он был на службе у одного испанского рыцаря, весьма богатого, и тот однажды пригрозил снять у него голову, он, притворяясь, что не понимает (хотя отлично понял), пошел в конюшню, где было десять-двенадцать конских оголовий, и, принеся их хозяину, сказал, чтобы его милость сняла из них, сколько ей угодно, лишь бы позволила оставить ту, что с его вьючной лошади,[448] так что испанец поневоле рассмеялся от сего дурачества, и гнев его прошел, сменившись былой благосклонностью.

[7] Итак, подобные вышеупомянутым зовутся безумцами, хватающими через край, или безумцами высшей пробы, а в Больнице перед их палатой вывешен образ богини Волупии, или Волуптины,[449] столь благоговейно почитавшейся у римлян, которую, по нашему обыкновению, мы призовем на помощь этим людям в нижеследующей молитве.

Молитва к богине Волуптине

за безумцев, хватающих через край, или безумцев высшей пробы

[1] Ради великих забав, ради великих удовольствий, помещенных, о богиня Волуптина, в твоей любезной груди, ради Демокритова смеха,[450] ради смеха Филистиона Никейского,[451] который от него лопнул, ради радости комика Филиппида,[452] что умер от веселья, ради ликованья лакедемонянина Хилона,[453] что испустил дух в любезных объятьях сына, увенчанного в Олимпии, ради многочисленных смехов, что когда-либо выходили из уст бога Либера, ради великого веселья, что обретается в хороводе Граций, молю и умоляю тебя, и вновь обращаюсь к мольбе: обуздай в этих хватающих через край безумцах столь бурную наклонность к бесшабашности и к веселью, чтобы они, если и не исцелились, по крайности улучшились твоей милостью и вмешательством: если же сделаешь это, будь уверена, что они повесят тебе чембало, пригодное, чтоб играть «Приди, о май благой»,[454] во знаменье, что ты счастливо одарила этих злополучных драгоценною помощью. [2] Мир тебе, любезное дитя.

Рассуждение XXVI

О безумцах упрямых, как мул

[1] Это племя ослов Марки, полных такого упрямства, что они кажутся тверже алмаза, коих надобно просить четыре часа кряду, чтобы согласить хоть на самую малость в тех вещах, которых от них требует обязанность, ибо они остаются неприступны по природе и несгибаемы, как палка, в нашей Больнице помешанных зовется безумцами упрямыми, как мул. [2] В Священном Писании знаменитейшим их образцом был ожесточившийся Фараон,[455] чья мраморная грудь оставила потомкам печальную память об упрямейшем безумце, насчет которого позволительно сомневаться, был ли он сыном самого Упрямства или скорее его отцом и родителем.

[3] Безумцем этого рода церковные писатели изображают также Юлиана Отступника, который, всю свою жизнь противный и враждебный Христу, испуская дух, жестокий и проклятый, не раскаялся в своей злобности, но, безумный от гнева и бешенства против Него (хотя и признал себя побежденным), пытался словами уничижить победителя, молвив: Ты победил, Галилеянин![456]

[4] Все жестокие тираны древности, как то Дионисий, Бусирид, Фаларид, Гиероним, Поликрат, Креонт, и новейшие, каковы Эццелино да Романо, Валентино[457] и прочие, причисляются к этому гнусному и бесчестному полчищу, не говоря о подлейшей стае тех, чье помешательство не было бы помянуто писателями, если бы я не поместил его в этой Больнице, созданной, чтобы их запереть.

[5] Среди примеров, о коих я расскажу, один, из-за которого станешь биться головой об стену от раздражения, доставляемого столь великим упрямством осла и мула, как мы хотим его называть: он обретался в человеке, заслуживающем, чтобы его околачивали палками, как орехи: он звался Бронте из Санто Альберто;[458] рожденный служить зрелищем необычайной непреклонности и упрямого ума, он однажды твердо решил, что там, где Донат говорит: Я — врата для невежд,[459] слово «врата» (ianua) означает «Генуя» (Genova), и ссылался на медицинский словарь маэстро Симоне из Генуи,[460] который компилировал все сочинения Галена, где, по его словам, он такое видел, и хотя не было недостатка в ученейших мужах, которые при виде такого шутовства откровенно порицали его упрямую убежденность, однако этот апулийский мул не хотел уступить им и поверить, что это значит «врата»; он бился и отбивался одним доводом, потом другим, и наконец, твердо намерившись не унижаться, сказал, что если это слово не значит Геную, оно не значит и ворот, но означает привратника, так что, видя тонкость этого шута, который рассуждал логически, всякий перекрестился при таком чуде, что он уступил так много почтенному обществу, его окружавшему.

[6] Другой архипедант и педантичнейший педант (ведь это племя — самое упрямое, поскольку самое невежественное в мире), по прозванью Шепелявый, вступил однажды в спор со школьным наставником, человеком ученым, разумным и украшенным отменными манерами, о словах Катона: С обручем (troco) играй, зерни (alea) избегай.[461] С великим упрямством он утверждал, что Катон в этих словах позволяет юношам играть в трукко[462] и что в еде они должны всячески оберегаться чесночного соуса (agliata), и все это с таким напором, что наставник, благоразумный и проницательный, оставил его в сем неведении, да еще сказал, что он прав. А неотесанный педагог, еще упорствуя после заявления наставника, прибавил следующее: «Теперь вы видите, знаю ли я, о чем говорю, ибо я читал Диомеда, и Скопу, и Пришанезе больше четырех раз, и у меня есть словарь под названием „Новарский Тортеллий“,[463] выводящий из заблуждения всякого, кто думает тягаться со мною в диспутах и спорах».

[7] Довольно о таковых безумцах, упрямых, как мул, которые в Больнице хранят по своему благочестию