Книга Пушкин, помоги! - Валерий Валерьевич Печейкин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Белый шум
Однажды я пришёл в театр, занял удобное место в центре зала. Начался спектакль. И тут я понял, что актёры говорят на таджикском… Не знаю как вы, но я, к сожалению, не знаю таджикского языка. Субтитров тоже не было. Я смотрел на артистов, слушал их голоса, пытаясь по интонациям и мизансценам понять, о чём они говорят, чего хотят, кто кого любит, кто у кого взял денег в долг. И прочая, прочая.
Увы, я так ничего и не понял. Я проклял своё место в центре зала, откуда нельзя было уйти. Весь спектакль превратился для меня в «белый шум».
Но бывают спектакли на русском языке, в которых говорящий по-русски зритель тоже ничего не понимает. При этом в рецензиях критиков сказано, что постановка эта едва ли не шедевр. Зритель растерян. Он не знает, как ему поступить. Тут есть несколько вариантов. Первый: уйти со спектакля. Второй: остаться в надежде хоть что-то понять. И третий: начать «учить таджикский».
Язык театра, и вообще искусства, нуждается в изучении. Иногда автор действительно говорит что-то важное и осмысленное. Просто мы его не понимаем.
Любое произведение – это шифр. И зритель хочет получать удовольствие, разгадывая его. Если произведение слишком понятно, об этом говорят «умному известно, дураку неинтересно». Если произведение зашифровано чрезмерно, зритель почувствует себя обманутым. Это как если бы в детективе вам не сказали, кто является преступником.
Но большому искусству позволено нарушать и этот закон. Оно словно говорит вам: неважно, кто совершил преступление, важно, что в мире существует зло. Это и есть настоящая тайна.
Так устроен, например, сериал «Твин Пикс» Дэвида Линча. Его шифр массовый зритель разгадывает с удовольствием. Но другие работы режиссёра ставят его в тупик. Их кодировка оказывается сложнее, а выводы – слишком неопределёнными. Ведь иногда художник действительно сам не знает, «какой в этом смысл». Он создаёт произведение, которое готов трактовать вместе со зрителем.
Это и есть самое важное и неотъемлемое право художника – не знать, что хочешь сказать. Но продолжать говорить.
Есть такой анекдот. Умирает мудрый старик, великий гуру, у его постели собрались ученики. Один из них, самый любимый, спрашивает: «Учитель, вы прожили жизнь. Скажите нам, что вы поняли». Все замерли… В полной тишине учитель говорит: «Жизнь – это река…» Ученики ахнули и принялись обсуждать: «Река… как сказано! Как точно! Как образно!..» Но вот снова любимый ученик подходит с вопросом: «Учитель, а что конкретно вы имели в виду? Мы уже час спорим и запутались в объяснениях. Почему жизнь – это река?»
Учитель вздохнул: «Ну или не река…»
Анна Каренина любит долго
В жизни каждого человека есть момент, когда он впервые встречается с большим русским романом. Когда библиотекарь выкладывает перед ним, школьником, четыре тома «Войны и мира». Один за другим. И тут понимаешь: всё, это конец.
Конец свободного времени, радости, веселья – всего, что делает жизнь приятной. Момент, когда взрослеешь по-настоящему. Берёшь четыре книги и уходишь домой… И понимаешь, как прав был китайский мудрец, сказавший, что «читать книги в юности всё равно что смотреть на луну в щёлочку». Молодой человек не готов понять, о чем эти книги. Он видит только то, что все они старые и толстые, как некоторые учителя литературы. А ведь кроме русских писателей есть прочие «римляне и греки, написавшие тома для библиотеки».
Но читать, правда, нужно. Сам факт прочтения большого романа – событие в жизни нашего мозга. Так «Анна Каренина» механически создаёт в голове новые нейронные связи. У вас возникает уникальный опыт проживания рядом с вымышленными героями и обстоятельствами. Если Анна Каренина сделает свой роковой шаг на семнадцатой странице, вы не почувствуете всей горечи утраты. А на шестисотой правда чувствуешь, как целая жизнь ушла. И переживания Раскольникова тем сильней, чем больше им отдано страниц.
Прочтите хотя бы пару-тройку больших книг, а уже потом можете повторять за Менделеевым: «Терпеть не могу этих психологических анализов. Убьют человека, и два тома мучений! То ли дело в пампасах индейцы снимают скальпы!»
Толстого, любившего писать длинно, часто атаковали критики. Мол, всё то же самое можно пересказать в нескольких абзацах. На что Лев Николаевич отвечал: «И если критики теперь уже понимают и в фельетоне могут выразить то, что я хочу сказать, то я их поздравляю…»
Большой текст не виноват, что он родился большим. Как мы не захотим лишиться ни одной своей части, так и большие романы не готовы утратить ни одной своей строки. Сокращения – это литературное «членовредительство». Ведь эти условные семьсот страниц – и есть краткий пересказ того, что автор пережил и понял. Автор уже сократил для вас миллион воображаемых и реальных листов, оставшихся в черновиках. Уже!
Это касается не только художественной литературы, а вообще любого знания. На эту тему есть известный исторический анекдот. Философ Конт обратился к философу Гегелю, чтобы тот написал статью для журнала. Конт просил коллегу изложить свою философию «кратко, популярно и по-французски». На это Гегель ответил не без ехидства: моя философия «не может быть изложена ни кратко, ни популярно, ни по-французски».
Пожалуй, это была его самая короткая и понятная мысль.
Я тоже так могу
«Я тоже так могу», – говорим мы иногда, глядя на произведения современных художников. Наивному зрителю кажется, что этой фразой он отправляет современное искусство в нокаут. В то время как оно только и делает, что говорит зрителю: да, ты тоже так можешь!
Вспомните свои детские раскраски. Когда, соединив несколько точек на бумажном листе, вдруг становишься автором лебедя или зайчика. То есть художником. Наши древние предки, произвольно соединяя звезды на небосводе, наделяли их высоким значением. Заметьте, они не остановились на «Большом Ковше» и «Малом Ковше». Они пошли дальше и превратили их в Большую и Малую Медведиц.
Это был по-настоящему художественный жест. Ведь художник наделяет предметы содержанием. Он просто приходит и говорит: ты больше не ковш, не кухонная утварь, а живое существо. Так художник становится маленьким богом. Ведь и во многих священных текстах божество просто говорит: «Пусть будет так-то!» – и происходит то, что оно повелевает. Достаточно воли.
Воли и опыта. В знаменитой книге «Гении и аутсайдеры» Малькольм Гладуэлл объясняет это «правилом 10 000 часов». По мнению автора, такое количество времени необходимо для овладения любым мастерством. Проще говоря, нужно тратить три часа в день в течение десяти лет на одно и то же дело. И тогда
