Книга Скандальный дневник - Джулия Лэндон

— Пахнет лавандой, — заметила она.

— Его сиятельство прививает различные сорта лаванды, пытаясь создать более целебное масло.

Эвелин с интересом смотрела на Милберна. Он поднял маленький глиняный горшок и осторожно потрогал стебелек.

— Растения, которые вырастил его сиятельство, имеют лучшие лечебные свойства, чем дикая лаванда. Они найдут применение в медицине.

Эвелин оглядела стол с растениями, пузырьки и журналы в кожаных переплетах, аккуратной стопкой лежавшие на столе. Харриет взяла один из них в руки и раскрыла. Судя по взметнувшемуся вверх легкому облачку пыли, им довольно давно не пользовались.

— Вы говорите о моем муже — графе Линдсее? — удивленно спросила Эвелин.

Милберн усмехнулся, и стало заметно, что во рту у него не хватает пары зубов.

— Лорд Линдсей внес свой вклад в развитие ботаники, мэм. Об этом мало кто знает из мелкопоместного дворянства, но в научных кругах его работа снискала уважение.

Эвелин выпучила глаза:

— Что? Когда же он успел? В последние три года? Это не укладывалось у нее в голове: как он умудрился из распутника превратиться в… ученого?

— Нет, что вы! Он начал заниматься этим гораздо раньше — еще в юности. — Милберн поставил горшок на место. — Но в последние годы в нем проснулся особенно острый интерес.

Он принялся показывать гостьям разные растения. Френсис вступил в беседу и рассказал, как он помогает лорду Линдсею. Эвелин невольно подметила, что мальчик обращается к Харриет, которая, в свою очередь, поведала ему о своих занятиях с Эвелин. Однако танцы, кажется, не слишком впечатлили Френсиса.

В тетрадях Натан знакомым небрежным почерком тщательно записывал свои наблюдения. Самые ранние записи были сделаны двенадцать лет назад. Эвелин провела пальцами по страницам и обнаружила перерывы — например, в тот год, когда они поженились, и в течение двух лет, когда родился и умер Робби. Он возобновил записи только три года назад, но с тех пор исписал несколько тетрадей.

Эвелин не могла разобраться в собственных ощущениях: с одной стороны, она чувствовала себя обманутой, а с другой — испытывала странную гордость. Как получилось, что она ничего не знала об увлечении Натана? Почему он никогда ни словом, не обмолвился о своей работе в этом маленьком коттедже?

Френсис открыл маленький коричневый пузырек, и комнату наполнил сильный аромат лаванды. Эвелин и Харриет протянули пальцы, и Милберн капнул на них немножко масла.

— Нужна всего лишь капля, — пояснил он.

Эвелин быстро нанесла масло за уши и на запястья. Сладкий запах оживил в ней множество воспоминаний — например, о том, как она ходила в церковь по воскресеньям, как пила чай в мамином саду…

Вспомнилось ей и другое, гораздо более далекое утро через несколько дней после свадьбы, когда Натан разбудил ее ласками и поцелуями и она впервые в жизни испытала истинное наслаждение в постели, благоухающей лавандой.

От этих мыслей она покраснела и принялась теребить свой шарф.

— Спасибо, мистер Милберн и мистер Брейди, за ваш интересный рассказ. — Она кивнула на стол: — Я хочу сказать, мой муж никогда…

Она не договорила. Почему он держал это в тайне от нее? Эвелин терялась в догадках. Может, он думал, что она будет смеяться? Что она не поймет его увлечения? Останется равнодушной?

— Мне кажется, он не хотел вас тревожить, мэм, после того, что вы пережили, — спокойно высказался Милберн.

— Вы до сих пор грустите? — спросил Френсис.

— О Господи, парень, что ты несешь?! — вскричал Милберн.

Харриет округлила глаза, но Эвелин только вздохнула и сунула маленький пузырек с лавандовым маслом, который ей дал мистер Милберн, к себе в карман. Когда умер Робби, ей казалось, что весь мир смотрит на нее и ждет, когда горе ее раздавит, и это чуть было не случилось. Она натянуто улыбнулась Френсису и повела Харриет к двери.

— Я всегда буду грустить, Френсис, но сейчас мне уже не так тяжело, как раньше. — Она открыла дверь. — Еще раз спасибо вам.

— До свидания, мэм, — поклонился Милберн.

На обратном пути Эвелин не замечала холода, хотя, с тех пор как они зашли в коттедж, температура на улице резко упала. Харриет бежала вприпрыжку рядом и без умолку болтала о Френсисе. По ее словам, он знал о растениях не так много, как его сиятельство. Девочка что-то спрашивала у Эвелин, но та не могла ответить, поглощенная собственными мыслями.

Сегодня Натан открылся ей с совершенно новой стороны. Она и не подозревала о его интересе к ботанике и той работе, которой он занимался. Что еще она про него не знает?

К мучившим ее тревогам и сомнениям прибавилось недоумение. Она вспоминала слова, сказанные им прошлой ночью, и не могла поверить, что это тот самый человек, который несколько лет назад велел ей уезжать в Лондон и оставить его в покое.

Эвелин так глубоко задумалась, что не заметила, как вышла вместе с Харриет на главную дорогу, ведущую к дому. Эта дорога шла мимо церкви и тянулась вдоль кладбища, где были похоронены десятки Греев. Очнувшись перед могильными плитами, Эвелин сразу перевела взгляд на каменного херувима в углу, который отмечал место захоронения ее сына.

Сердце Эвелин болезненно сжалось, а ноги приросли к земле. Внутренний голос призывал ее бежать, но материнский инстинкт, который оказался сильнее страха, толкал вперед.

— Леди Линдсей, — робко позвала Харриет. «Ничего не бойся. И забудь про чувства!» Херувим стоял, сложив крохотные ручки под подбородком и умоляюще воздев глаза к небу. Эвелин терпеть не могла эту скульптуру, сделанную ее свекром. В ней был намек на то, что маленького Робби унесли ангелы, тогда как Эвелин казалось, что его забрал дьявол.

— Что-то не так? — спросила Харриет. Эвелин не ответила. Она вспоминала похороны — так живо, как будто вновь переживала события того кошмарного утра. Было холодно и серо, по лицу бил ледяной дождь. Они собрались на кладбище и сбились в кучу — наверное, чтобы не замерзнуть. Но она не замечала ни дождя, ни холода. Не замечала она и отца, который все время стоял сзади, держа над ее головой зонт и повторяя ее движения — позже ей рассказала об этом Кэтлин. Натан крепко держал ее под руку, но она поняла это только тогда, когда у нее начали подгибаться колени.

Она не чувствовала ничего, кроме бесконечного отчаяния, и только тупо сжимала в руке маленькую деревянную лошадку, на голове которой остались темные пятна от детской слюны и царапины — следы маленьких зубов.

Она смотрела в зияющую черную могилу, изо всех сил стараясь не представлять там своего сына. Помнится, в опьянении горя она подумала, что Робби испугается в этой яме и захочет увидеть маму, а ее не будет рядом. И тогда она потеряла голову.

— Пусть он возьмет лошадку, — сказала она вслух, и люди вокруг зашевелились, пытаясь отгородить Эвелин от ямы, которая должна была поглотить ее сына.