Книга Остановись, мгновенье… - Виктория Самойловна Токарева

class="p1">Петю и Эльдара похоронили на Новодевичьем кладбище. Моя знакомая пришла с похорон и сказала: «Такое уютное кладбище, там лежать и лежать».

Мира осталась без Пети. Похудела на двенадцать килограммов.

Я встречаю ее на аллеях поселка. Это совсем другой человек – тихая, скромная, доброжелательная. Невозможно себе представить, что когда-то она любила конфликты. Ей все время немножко холодно. Она слегка дрожит, и мне хочется ее согреть, обнять, прижать, сказать теплые слова. Но я стесняюсь. Я не знаю, хочет ли она, чтобы ее прижимали.

– Ты красивая, – говорю я вполне искренне.

– Да? – удивляется Мира. – Спасибо.

По теории относительности Эйнштейна, во второй половине жизни время убыстряется и становится непонятно: как из таких долгих дней складывается такая короткая жизнь?

Я смотрю в окно – и перед глазами четкая картина: утро, открывается калитка, входит молодая яркая Мира в широкой клетчатой юбке – клетка голубая и белая. К ней кидается мой пес Фома и высоко подскакивает, норовит лизнуть Миру в губы или, на худой конец, в щеку.

– Пошел! – вскрикивает Мира. – Пошел!

Солнце светит. Собака скачет. «Пошел!» прорезает воздух. Становится весело.

Я хотела бы вернуть это утро, но Мира не приходит и Фомы нет. Все сдвинулось в сторону вечности.

Время проходит недаром. Вырастают внуки, появляются правнуки. У Петруши растет сынок Илья. Илья не интересуется кино. Он хочет стать футболистом.

Недавно десятилетний Илья ездил в Сочи на сборы. Его команда позорно проиграла со счетом 7:1. Но единственный гол во вражеские ворота забил именно Илья. Его даже сфотографировали в полный рост. Стоит с мячом – длинноногий, худой, выточенный. Блондин с голубыми хрустальными глазами. Криштиану Роналду отдыхает.

Илья Тодоровский – потомок великой кинематографической династии, не желающий ее продолжить. Я не против. Ногами заработаешь больше, чем головой.

Остановись, мгновенье…

Катя жила в Ленинграде, который позже переименовали в Санкт-Петербург. Это о Санкт-Петербурге Пушкин сказал: «Люблю тебя, Петра творенье».

Район, в котором жила Катя, трудно назвать творением Петра. Это – Выборгская сторона, рабочая, заводская, спальный район. Дома одинаковые, скучные, похожие на каменные бараки.

Катя и ее мама по имени Тося жили на пятом этаже, без лифта, разумеется. Вокруг грубая прямая бедность. Мать рассказывала: самые яркие события ее молодости – это фильм «Карнавальная ночь» и Международный фестиваль молодежи и студентов в 1957 году. Тосе было тогда 20 лет.

Железный занавес приоткрылся и впустил в Москву молодежь со всего земного шара. После этого фестиваля в Москве родилась целая гвардия черных детишек. Как правило, их сдавали в дом малютки.

Запомнился первый день фестиваля. По улице медленно двигались открытые грузовые машины, а в них – негры в перьях. Женщины поводили пышными ягодицами – непривычное зрелище. Зрители вдоль улицы лезли вперед, Тосю толкали и отпихивали. Никто не обращал внимания на ее молодость и красоту, просто выдавливали из праздника. Это было очень обидно, и все вставало на свои места. Она, Тося, – не участник праздника, а просто зритель.

Запомнились локти, которые утыкались в ее узкие плечи, грудь и живот. Это грубо, болезненно и совершенно неинтересно.

Она вышла замуж за инженера, 120 рублей в месяц. Это мало. Но красив, а это очень важно, особенно в молодости. Да и потом. Красота не проходит и не приедается. Ложиться в постель с красивым – всегда праздник. А что касается денег – на еду хватало.

Все жили плохо, но одинаково, и это мирило с действительностью.

Не голодали, а всё остальное оставалось в мечтах. Мечты у Кати были неслабые: квартира в центре возле Таврического сада, дача у моря, шуба из соболя, кольцо с бриллиантом.

У мамы свои амбиции: дочь должна знать французский язык и играть на фортепьянах, как истинная дворянка.

Катя была безразлична к музыке, и французский язык был ни к чему. Вполне хватало русского.

Она любила фотографировать, останавливать мгновения. Папа подарил Кате маленький немецкий фотоаппарат. Она быстро в нем разобралась. Стала фотографировать все подряд. На снимке все приобретало какой-то дополнительный смысл. Например: дерево во дворе. Просто дерево – стоит и стоит. А на фотографии – это дерево плюс что-то еще. Божий замысел, например торжество жизни. Бесконечность. Это дерево стояло до Кати, при Кате и будет после нее. Хотя Катя была убеждена, что до нее ничего и никого не было. И после нее не будет.

Катя проявляла пленку, печатала и вклеивала в альбом. А внизу придумывала надпись. Например: «Моя семья». Эту надпись она поставила под деревом. Дерево стучалось в ее окно, значит, было свидетелем ее жизни. И она, Катя, тоже каждый день видела дерево. Они вместе росли. Семья, что же еще…

А потом папа умер. Сначала он долго лежал, и Катя бегала в аптеку за кислородными подушками. Летом мама отправила Катю на юг к родственникам. Когда Катя вернулась, папы уже не было. И было непонятно, куда он делся и где он сейчас.

Мама работала в ателье, но денег все равно было мало. Мама наловчилась зарабатывать самостоятельно, независимо от государства: договаривалась со швейцаром гостиницы и он присылал ей жильцов. В гостинице мест не хватало. Бедные командированные не знали, куда им приткнуться. А тут подходил швейцар и давал адресок.

Командированные были счастливы. Адресок, конечно, у черта на рогах – Выборгская сторона, но все равно ночлег обеспечен.

Квартира была двухкомнатная. Сдавалась маленькая комната, но гости имели право заходить и в большую комнату, сидеть за круглым столом. Пить чай, например. Поскольку кухня была тесная, убогая, с облупленными стенами.

Ванна в этих домах не предусматривалась. Мыться ходили в баню.

Доходы, получаемые от квартиросъемщиков, поддерживали вполне сносный уровень жизни.

Катя выглядела как куколка: модная, нарядная, никогда не скажешь, что с Выборгской стороны. Соседи завидовали. Неприятно, когда кто-то рядом живет лучше.

Катя торопилась замуж, хотя ей было всего двадцать лет. Могла бы и подождать. Она и не против подождать, но нервничала мама. Маме хотелось поскорее сбагрить дочь и выйти замуж самой. Она нравилась мужчинам. Правда, ненадолго. На неделю, отпущенную командированным. Немного. Но лучше, чем ничего.

Катя часто просыпалась ночью от сдавленных звуков любви. Она лежала и слушала, и ей становилось стыдно за свою мать. И за человеческое скотство.

В институте почти не было парней. Одни девушки. Парни в учителя не идут. Но все-таки молодежь сбивалась в компанию. Устраивали складчину. Приносили кто что мог. Мама делала винегрет. Это дешево, только овощи. Мама резала свеклу, морковку, картофель, соленый огурец, добавляла вареную фасоль, поливала душистым подсолнечным маслом – и получалось неплохо, а главное, дешево.

Бедная мама, она