Книга Распутник - Грэм Грин

Во Вселенной, какой она виделась Гоббсу, зияли провалы; сомнения охватывали Рочестера, включая и сомнение в собственном атеизме, охватывали, даже когда он, облачившись в наряд шарлатана, сочинял рекламную листовку — в этой зазывной лжи таилась частица правды. Но Рочестер поспешил перейти от пророчеств к проблеме, которая волновала его куда больше, — к вопросам женского здоровья. Именно эти пункты листовки наверняка обеспечили ему более широкую клиентуру, чем все обещания искоренить цингу.

Те, кому доводилось странствовать по Италии, могут рассказать, какие чудеса творит там природа в деле сохранения красоты: сорокалетних матрон с виду не отличишь от пятнадцатилетних прелестниц. Итальянки сберегают не только фигуру и осанку, но и лицо; тогда как у нас в Англии возраст лошади определяют, глядя ей в зубы, а возраст женщины — глядя ей в лицо. Я обещаю снабдить вас средствами, которые, не причиняя вреда вашей коже и естественному цвету лица (в отличие от применяемых вами румян и пудры), сделают их чистыми и прекрасными, заодно предохранив от пятен, веснушек, прыщей и угрей, уничтожат оспины, рубцы и шрамы. Я предложу вам снадобья, которые избавят ваши лица от складок и морщин. Я также позабочусь о ваших зубах — они станут белыми как снег и круглыми как жемчуг, а если они у вас шатаются, то я сумею их укрепить; десны у вас станут естественно-розовыми и в них не будет ни трещинки; губы, напротив, сделаются алыми — и такими нежными, что любому захочется к ним припасть… Кроме того, я могу по желанию избавить от лишнего веса тех, кто считает себя слишком тучным, и добавить мясца худышкам, в обоих случаях ни на гран не нарушая заповеданной природой гармонии. И если сам Гален выйдет из могилы и скажет мне, будто все это жалкие уловки, недостойные истинного эскулапа, я хладнокровно возражу ему: мне больше нравится сберегать красоту созданного по образу и подобию Божьему человека, нежели потрошить наполовину разложившиеся трупы.

В ответ на обвинения в шарлатанстве лекарь с Тауэр-Хилл разражается безошибочно опознаваемыми эскападами истинного Рочестера:

Если кое-кому я кажусь ненастоящим целителем, сиречь подделкой, то не означает ли сие, что существует настоящий целитель, он же оригинал, копией которого мне пришлось поневоле стать; более того, не означает ли сие, что он, врачуя чужие хвори, копирует меня — свою облыжно предполагаемую копию? И, следовательно, разве не моя вина в том, что он, скудоумный и не больно-то изощренный, вынужденно ведет себя точь-в-точь как я, — в результате чего и мне самому не удается избежать не слишком лестного для меня сходства с ним? Поразмыслите далее над тем, как ведут себя в одинаковых обстоятельствах смельчак и трус, преуспевающий купец и банкрот, политик и глупец; они ведут себя совершенно одинаково с одной-единственной разницей. Смельчак высоко держит голову, гордо озирается по сторонам, носит на боку шпагу, ухлестывает за женой своего сюзерена и овладевает ею; и точно так же ведет себя трус, тогда как разница состоит только в том, что первый из них храбр по-настоящему, а второй только притворяется таковым; но это — как разницу между фальшивой монетой и настоящей, особенно если подделка хороша, — выявить затруднительно.

Банкрот приходит на биржу — и заключает сделки, и выписывает чеки на гербовой бумаге лучшего качества, и проставляет сумму, — и разница заключается только в том, что денег-то у него нет, а цена его чекам равна стоимости бумаги, на которой они выписаны. И это колоссальная разница — но ты ничего не заметишь, а если и заметишь, то уже ничего не исправишь.

Теперь возьмем политика; он говорит веско, обстоятельно, он тщательно подбирает слова и выражения и произносит их с невероятным достоинством. А прикинь-ка: разве нет столь же веско и обстоятельно, с таким же невероятным достоинством глаголящих глупцов? Но если всё это и впрямь так, если разница столь ничтожна (хотя и безмерна по вытекающим из нее последствиям), если внешне все выглядит одинаково, то разве не точно так же обстоит дело и в рассматриваемом нами примере с подлинным врачевателем и астрологом, с одной стороны, и шарлатаном, с другой? Шарлатан называет себя дипломированным доктором, он выписывает рецепты и продает собственноручно приготовленные им снадобья, он делает назначения и дает советы; наконец, он предсказывает по звездам — но ведь и настоящий врач ведет себя точно так же! Разницу в последствиях от обращения к первому и второму вы можете ощутить исключительно на собственной шкуре; вот на этот-то суд я и полагаюсь.

А на случай, если вы все же распознаете во мне шарлатана, я заранее скажу несколько слов в его защиту. Подумайте о том, что это может быть за человек: он вынужден выдавать себя за носителя высшего знания, в котором ему отказано; он привлекает к себе людей, обещая им невозможное и совершая курьезные поступки, которые, как ему прекрасно известно, никогда не принесут желанного результата.

Любой политик (причем, вне всякого сомнения, на основе личного опыта) знает, как просто прельстить толпу пустыми, несбыточными обещаниями, как, перебив оратора мнимо обоснованным протестом или намеренным наветом, сбить его с толку и в свою очередь наобещать три короба. Главное тут — вовсе не сдержать слово, а понравиться публике, сказать ей нечто приятное на слух, а большего ей и не надо. Пообещаешь светлое будущее, которое, разумеется, никогда не наступит, — и люди отведут взгляд от мерзостей настоящего. Так и только так можно привлечь к себе легионы и добиться массового повиновения, оборачивающегося для тебя личным величием, силой и славой. Вот почему любого политика следует признать шарлатаном (ведь ничем иным он быть не может) — и вот почему из шарлатана может при случае получиться настоящий политик.

Аутентичность этого текста как рочестеровского никогда не подвергалась серьезному сомнению; стоит разве что обратить отдельное внимание на библеизм «легионы»; отдельные по-библейски звучащие пассажи находим и в письмах Рочестера жене и Сэвилу. Иронические и сатирические парафразы Священного писания — неотъемлемая составляющая его авторского стиля. Куда интереснее в контексте наших размышлений упоминание о смельчаке и трусе. Если я не ошибаюсь в своих предположениях, автор памфлета только что бежал из Эпсома, где убили одного из его собутыльников; молва, не вникая в детали происшедшего (темная ночь, состояние глубокого опьянения и т. д.), признала поведение Рочестера в ходе всего скандала трусливым, что было ему, разумеется, не по вкусу — тем более что и мир, и себя в нем он видел не в черно-белой гамме, а в разноцветной, причем с несметным числом оттенков и полутонов. Отсюда и рассуждение о настоящей и притворной храбрости — и о том, как трудно выявить разницу между ними.

Есть еще одно указание на то, что эпизод с шарлатанством пришелся именно на 1676 год. В письме Рочестеру из Уайтхолла (датированном 15 августа 1676 года и отправленном «на почту Бенбери, Оксфордшир, до востребования) Гарри Сэвил сообщает (текст письма искажен и не везде поддается расшифровке):

…сейчас время критическое… …зуйся своим шансом, потому что монсеньор Рэбелл так… любимец Его Величества и его сиятельства монсеньора Рэбелла, так что, по-моему, у тебя никогда не появится более благоприятного шанса завершить дело; к тому же твои познания в химии обеспечивают тебе доступ в места, куда и Манчестеру вход заказан во всем его невежестве, которое он столь мастерски использует. Одним словом, для нас настали дни ученья, а ведь, прописывая одни пиявки, дальше опочивальни не уедешь. Помолись за своих друзей, дорогой милорд, ибо грядет суд, и если я попаду в переплет, пришли мне 4 для очищения или приготовься проститься со мной на веки вечные…