Книга Опомнись, Филомена! - Татьяна Коростышевская

Зала была наполнена публикой, многие были в масках. В глазах моих зарябило от обилия драгоценностей.

– И кто был прав? – спросила Маура Карлу. – Наша Львица смотрится в этой пестроте как чистейший бриллиант в шкатулке с дешевой бижутерией.

Синьорина Маламоко неохотно согласилась.

– Дона Филомена Муэрто! – прокричал распорядитель, и стук церемониального посоха о паркет расколол наступившую тишину, – догаресса Аквадораты.

Если бы Маура не подтолкнула меня в спину, я бы так и стояла на пороге, забыв, как дышать. Взгляды, направленные на меня, обжигали, как огонь саламандр. А еще я очень боялась споткнуться и растянуться на полу. И невероятно раздражала ухмылочка тишайшего Чезаре, которой он меня приветствовал. Я шла, и волна глубоких поклонов опережала меня, проносясь через залу.

– Дражайшая супруга, – Чезаре поклонился и пододвинул мне стул, – вы прелестны.

Стол был всего один, для нас с его серенити, прочие гости свои тарелки и бокалы держали в руках. Официанты и виночерпии сновали в толпе с ловкостью городских гондольеров. На возвышении терзал струны виол музыкальный квартет. При моем появлении музыка смолкла и возобновилась, как только я заняла место подле супруга.

Последний налил мне вина и промурлыкал нечто, что я особо не расслышала, но решила посчитать за тост. Кажется, его безмятежность был сыт или вообще не любил есть. С разочарованием я отметила, что на его тарелке лежит одинокий листик салата, с отчаянием – что моя девственно чиста. И официанты наш стол отчего-то обходили стороной. Вино скатилось пряным шариком в пустой желудок. Тот заурчал. К счастью, Чезаре ничего не заметил, он как раз салютовал бокалом какой-то декольтированной брюнетке.

– Нам предложат сегодня консумацию? – спросила я, когда переглядывания завершились глотком.

– Что? – Тишайший поперхнулся и закашлялся. – Извини…

– Люди в лагуне желали вам сладкой консумации, я решила, что это название десерта.

Чезаре хрюкнул в салфетку, которой вытирал рот.

Щеки запылали. Кажется, я сказала глупость.

Муэрто отложил салфетку и прошептал, склонившись так близко ко мне, что от его дыхания шевельнуло локон у виска:

– Консумация, моя целомудренная Филомена, это то, что происходит в постели между мужчиной и женщиной в первую брачную ночь.

Этот стронцо забавлялся, глумился над моей неопытностью.

– Ваша безмятежность имеет в виду случку? – переспросила я тоном лучшей ученицы. – Когда мужская особь…

Тишайший Муэрто выслушал мою небольшую лекцию со вниманием, лишь несколько раз нервно сглотнул, наверное, на непонятных терминах.

– То есть у саламандр это именно так и происходит?

– У людей как-то иначе?

Потягивая вино, я ожидала ответной лекции, которая почему-то не последовала.

– В любом случае, – сообщила я любезно, кивая виночерпию, чтоб он наполнил опустевший бокал, – вам сегодня придется консумироваться без меня.

– Потому что ваша… – Чезаре запнулся, припоминая слово, – яйцекладка предназначена брюшку синьора да Риальто?

Дож отогнал официанта мановением руки и лично налил мне вина.

– А вы быстро схватываете.

Дож похвале не обрадовался, я продолжила:

– Ваш управляющий выделил мне с фрейлинами отдельные покои. Донны Карла и Маура…

Тишайший Муэрто сообщил мне примерное направление, куда немедленно отправятся мои подруги, и это были не покои. Мне очень не понравилось, как при этом напряглись жилы под гладкой кожей шеи тишайшего супруга.

Декольтированная брюнетка не нашла лучшего времени, чтоб споткнуться у нашего стола. Ее тарелка покачнулась, и горсть тушенного горошка высыпалась на скатерть.

– Простите, ваша серенити, – извинилась дама, – я вас испачкала. Позвольте…

И, перегнувшись через стол, брюнетка принялась возить по камзолу Чезаре салфеткой. Грудь ее при этом почти лежала в моей тарелке.

Я тихонько подобрала со стола горошину и отправила ее в рот. Желудок приветственно уркнул.

– Пустое, донна Альбертина, – вяло возражал супруг.

– Нет, позвольте…

Я подобрала еще гороха. Неплохо было бы, чтоб эта Альбертина утащила его серенити чиститься в кулуарах, оставив мне свою тарелку.

Почувствовав чужой взгляд, я подняла голову. Маура выглядывала из-за колонны, ладонь донны да Риальто была у ее горла и энергично двигалась, будто перепиливая девичье горло. Мне явно на что-то намекали. Я удивленно приподняла брови. Маура сделала вид, что ее тошнит. Понятно.

Я проводила донну Альбертину с горошком грустным взглядом.

– Значит, так, – повернулся ко мне дож. – Видит бог, я пытался быть с тобой милым…

– Когда? – удивление было искренним. – Когда таскали мои волосы, чтоб я сказала «да» у алтаря или когда ваши одалиски…

– Какие еще одалиски?

– Многочисленные!

Тишайший Муэрто моргнул, будто надеясь, что мое раздраженное лицо ему только чудится:

– Филомена.

– Верните мою саламандру и дайте мне развод! Вот так!

– Именно в таком порядке?

– Да. Опасаюсь, что после развода вы будете слишком заняты прелестями других дам, чтоб возвращать Чикко. Прекратите гримасничать. Так зовут мою малышку саламандру. Я собираюсь подарить ее своему нареченному Эдуардо в знак любви и верности.

Он опять отвлекся. Проследив за его взглядом, я заметила Такколу, выходящую на террасу.

– Значит, так, – тишайший отложил салфетку, – с этого момента за любое упоминание твоего яйцекладущего да Риальто я буду тебя наказывать.

– Стронцо!

– И за это слово тоже. – Он сделал вид, что считает на пальцах. – Два «Эдуардо» и один «стронцо», уже три.

Я горячо возразила:

– Один из «Эдуардо» был ваш, а вовсе не мой.

– Четыре, – по-акульи улыбнулся супруг. – Подумай об этом Филомена, пока я буду отсутствовать.

И он быстро ушел в сторону террасы. Я поманила к себе Мауру и схватила за рукав ближайшего официанта.

– Поздравляю, Филомена, – фыркнула Панеттоне, помогая мне накладывать в тарелку тартолини с паштетом. – Ты довела Чезаре в рекордные сроки.

– Зачем ты спряталась? – Начинка была божественно вкусной, и я по-кошачьи мурчала.

– Чтоб не попасться под горячую руку грозного супруга. Как он орал! Судя по спешной ретираде[4], остаться нам с Карлой во дворце он так и не позволил?

– Посмотрим. – Я изогнулась и завладела кистью винограда. При этом, кажется, умыкнула я ее вовсе не с подноса официанта, а с тарелки беззащитного гостя. – Сейчас его обработает наша Таккола. Кузине этот стронцо не откажет.